Любимая игрушка Создателя - Инна Бачинская Страница 6

Марго… Сочная, яркая, хоть и не намазанная. Как глянет своими черными глазищами – мороз по коже. Руки открытые, с ямочками у локтей, с тонкими нежными пальцами, карты так и мелькают. Клиентка оторваться не может от ее рук – создал же Господь такую красоту! Прячет под стол свои, костлявые, с ярким лаком. Похоже, одна живет – клиентка исподтишка разглядывает комнату. Да и в прихожей никаких следов мужика. И вообще скудно как-то, не по деньгам. А ведь очередь стоит, не протолкнешься. Записала по блату та самая, с работы. Сказала, согласилась Марго принять ее в воскресенье, святой день для отдыха. Но подороже.

На плечах Марго черный платок, расписной, крестьянский, в красные и синие розы. Поверх черной блузки, открывающей руки и грудь. На шее – серебряный мальтийский крестик на тонкой цепочке. На перекладине его – круглый сизо-голубой, как голубиный глаз, камешек, вставленный хитро в сквозное отверстие и прихваченный незаметными лапками сверху и снизу. Отчего кажется, что камешек парит в отверстии вопреки законам тяготения.

Брови у Марго сведены в одну линию, низкий голос чуть с хрипотцой. В ней начисто отсутствует базарная суетливость и говорливость коллег по цеху. Она серьезна до мрачности, но не внушает робости. Наоборот, ей сразу веришь. Веришь и в то, что очереди, что сто́ит сеанс таких денег. И вообще, что все будет хорошо. Как она положила руку на фотографию, прикрыла глаза, замерла – только жилка бьется на горле. Аж мороз по коже! Где-то в глубине сознания клиентки шевелится мысль, как бы не навредить беспутному, и вместе с тем азарт какой-то – ату его, паршивца! Будет знать!

Марго нисколько не стыдно. Жить-то надо. А это и не обман вовсе, а надежда. Если бы только эти тетки ее слушались…

– Сколько я вам должна? – спрашивает клиентка.

Марго деловито называет сумму. «Ого!» – отражается на физиономии клиентки. Самый приятный для Марго момент – деньги на бочку.

Женщина уходит, полная надежды, унося с собой пузырек с бесценной тибетской настойкой – зеленый чай и вода из-под крана. Марго потягивается. Обводит взглядом бедноватую обстановку, задерживается на задернутом черными шторами окне. «Что?» – спрашивает громко в пространство. С утра ей муторно. И губы сохнут. Она перебрала все возможные причины слабой скулящей боли в затылке, предвестницы неприятностей. Все чисто. Шестое чувство, боковое зрение, интуиция, инстинкт – все молчит, а боль в затылке настойчиво предупреждает. О чем? И губы сохнут неспроста…

Марго не только умна, но и образованна. Десять лет назад она почти окончила философский факультет педагогического университета. Несмотря на бурную юность. Окончила, не окончила, а диплом получила. Иногда рассуждает с клиентками о смысле жизни. Если попадается не совсем уж безнадежная. Но таких мало. Все больше ходят простецкие, обиженные да битые жизнью, которым кажется, что настойка тибетских трав сработает. Да и откуда взяться другим в их спальном районе? Марго уговаривает себя, что нужно пересидеть, зарыться в ил, прижать ушки. Пока все не уляжется. Пока не уляжется. Если уляжется…

А иногда, лежа без сна в чужой постели, в затрапезной бедной спальне, в дешевой квартире, снятой расчетливо и экономно, она думала: «К черту!» Этот не оставит ее в покое, найдет! Дьявол, сатана, выродок… Может, окончить все разом, смыть грех… Но желание жить было таким сильным, надежда внутри билась таким мощным родником, что она всякий раз говорила себе – успею. Туда я всегда успею. Живой он меня все равно не получит. Это было утешением – живой он ее не получит! Этого она и держалась…

Марго подходит к окну, отодвигает штору. Черный джип внизу резко тормозит у подъезда. Другой, словно невзначай, перекрывает выезд со двора. Марго отшатывается, словно ее ударили. Тонкое острое сверло ввинчивается в затылок. Вот оно! Она распахивает дверцу буфета, хватает с верхней полки заранее приготовленный сверток с деньгами. В прихожей сдергивает с вешалки плащ, сбрасывает домашние туфли. Опираясь рукой о стенку, всовывает ноги в сапоги, рвет молнию застежки. Неслышно открывает дверь, выскальзывает на лестничную площадку и, перескакивая через две-три ступеньки, мчится наверх.

Из всхлипывающего разболтанного лифта выскакивают трое странных людей – в черной одежде, с лицами, закрытыми масками, с автоматами. В высоких шнурованных ботинках. Еще трое неслышно поднимаются снизу. Они собираются у двери. Один из них поднимает руку, делая знак остальным. С пятого этажа, шаркая больными ногами, спускается старуха. Люди в черном резко оборачиваются. Старуха испуганно замирает, распластываясь по стене.

Старший взмахивает рукой – проходи, мол, не задерживайся. И старуха послушно тащится вниз, бормоча что-то про лифт, которого не дождешься. Выйдя из подъезда, почти падает на лавочку. Сидит, сгорбленная, низко опустив голову, напоминая кучу тряпья. Двое у подъезда переглядываются. Испугалась бабка?

Звонок пронзительно дребезжит в пустой квартире. Один из боевиков, повинуясь знаку старшего, бежит наверх, перескакивая через несколько ступеней зараз, другой налегает плечом на дверь. Хлипкая дверь, словно только того и ждала, распахивается. Похоже, не была заперта. Двое врываются внутрь, застывая у двери в комнату. Из-за их спин двое других проникают в пустую комнату, поводя стволами. Они перекатываются в пространстве, как волны. Движения их точны и выверены и напоминают балетные па. Люди эти – безликие машины для убийства.

Кухня, гостиная, спальня. Большая обшарпанная квартира имеет нежилой вид. Здесь пахнет пустотой. Пустотой и пылью. Давно не мытыми полами. Мебели почти нет, в облезшем буфете – разнокалиберные чашки и несколько стаканов. В спальне – аккуратно застеленная скромным покрывалом кровать. Настольная лампа на прикроватной тумбочке. Под лампочкой – раскрытая книга обложкой кверху. На обложке красотка бьется в руках маньяка. Детектив.

Комната для сеансов, затянутая черной тканью, выглядит убого в ярком дневном свете – один из непрошеных гостей сорвал с окна черную штору, подняв при этом столб пыли. Окно не открывалось целую вечность – между рамами мумии ночных бабочек и мух. Тревожно звенят и покачиваются на сквозняке забытые серебряные колокольчики. Словно предупреждают об опасности. Таинственно сверкает сине-зелеными бликами забытый хрустальный шар, подвешенный на нитке к люстре. Медленно поворачивается вокруг ниточной оси. Шар, равно как и люстру, не мешало бы хорошенько вымыть.

Человек с треском распахивает окно, свешивается вниз. Окидывает взглядом пустой двор, черный джип у подъезда, черный джип у выхода со двора, двое у подъезда курят. Выхватывает старуху на лавочке, ту самую, которая спускалась с верхних этажей. Испугалась, старая, сидит, отдыхает. Словно почувствовав его взгляд, старуха поднимает голову. Лицо ее закрыто платком, большим крестьянским платком в синие и красные розы…

В квартире ни души, лишь гуляют сквозняки, выметая пыль из углов, да еще эхо прорезалось. Шаги людей в черном, легкие, как шаги хищников, эхо повторяет и усиливает, создавая странный акустический эффект, от которого у нормального человека мороз продрал бы по коже и немедленно появилось желание убраться подальше.