Преторианец - Томас Гиффорд Страница 60

— Allez, allez! [28]— она замахала на них руками, как крестьянка, отгоняющая цыплят от крыльца.

Собравшиеся дружно пожали плечами и двинулись прочь, словно говоря: «Пусть тогда помирает, нас это не касается». Девочка снова повернулась к отцу. Тот моргал и щурился от солнца, но выглядел уже лучше и взгляд стал осмысленным. Присси подняла глаза на Годвина:

— Ничего страшного. С ним бывает, но он всегда носит с собой лекарство. Тебе лучше, папа? Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую себя самым распроклятым дураком, — сказал он неожиданно хриплым и слабым голосом. — Прихватило вот ни с того ни с сего. — Он очень медленно поднял руку, чтобы заслониться от солнца. — Испортил вам день. Чувствую себя дурак дураком.

— Может, вам чего-нибудь принести? — спросила Клотильда. — Попить? Или позвать доктора?

Она смотрела на него сверху вниз, как смотрят на очень близкого человека. Она знала его так, как не знал никто из них, и он улыбнулся ей. Он ей доверял. Он был хорошим клиентом, и это много значило.

— Нет, правда, не надо. Все в полном порядке. Мотор барахлит, знаете ли. Неплохо бы вернуться в базовый лагерь, а, бвана? [29]— он глянул на Худа.

— Поедем вместе, — отозвался Худ. — Присмотрю, чтобы вас доставили на место.

Оглянувшись, он увидел через дорогу, у желтого «роллс-ройса», шофера Клода.

— Годвин, вы бы не сказали ему, чтобы подвел машину сюда? Будьте так добры.

Годвин торопливо пересек дорогу, передал сообщение, а когда вернулся, сияющая Присси смачно целовала отца в щеку.

Клайд подмигнул Годвину.

— Она вертит стариком Тони как хочет. У него сердечный приступ, она сует ему под язык пилюлю… и она уже Флоренс Найтингейл. Ее желание для него закон. Женщины, старик, женщины! Право, хорошо бы парням научиться с ними не связываться.

— А представь, что будет, когда она вырастет?

— Она будет вызывать сердечные припадки, старик!

Девочка отошла от отца, заложила руки за спину, улыбнулась с большим самообладанием, как будто благополучно привела в исполнение некий план.

— Папа сказал, мы можем добраться обратно на bateau-mouche, [30]а полковник поедет с ним в машине. Вы катались на bateau-mouche, Роджер? Это так здорово! Правда, мадемуазель Деверо? Видны все огни Парижа, и еще у них музыка и танцы — пожалуйста, скажите, что поедете с нами!

Она смотрела на Годвина с нетерпеливым ожиданием, как будто сомневалась в его согласии, а для нее это было важно. Все-таки она еще совсем девочка.

— Ни за что не пропущу такого случая, — уверил ее Годвин, — если только отец может обойтись без вас, Присси.

Клайд обнял ее за плечи, встряхнул:

— Я же говорил, это наш человек. Старина Роджер готов подписаться на любое приключение.

Они стояли у поручней, глядя на приближающийся вместе с сумерками Париж. Там и тут проглядывали знакомые приметы города — рыбаки с удочками и лесками, уплывающими в темную Сену, гуляющие в обнимку влюбленные, доносящиеся с танцевальных площадок звуки скрипки и аккордеона. Вдоль всего корабля развешаны были на проволоке цветные фонарики. Они напомнили Годвину китайские фонарики, которыми украшали летние танцплощадки пригородных клубов во времена его чикагского детства. Да не далее как прошлым летом, если на то пошло. Клайд курил сигару, отбивая ритм по поручню.

— Давайте потанцуем, — предложил он, посматривая то на Клотильду, то на Присси Дьюбриттен. — Кто за?

Клотильда, подумав, отозвалась:

— Если ты обещаешь позаботиться о ногах партнерши…

— Сделаю все, на что способен.

Он направил ее от поручней туда, где под скоплением цветных огоньков под табачными дымками танцевали люди. Клайд со своей подругой прекрасно вписывались в эту картину, как пришельцы из времен Лотрека в Мулен-Руж.

— Хотите пройти внутрь? — предложил Годвин, покосившись на девочку.

Присси покачала головой.

— Мне здесь нравится. Это, — она указала в ночь, — само совершенство. Видите, какой месяц? Разве Париж не прекрасен? Я здесь чувствую себя старше, почти взрослой. Отец говорит, у меня старая душа. Хотела бы я понять, что это значит.

Она склонилась на поручень, опустив взгляд к отражению луны в темной воде.

— Ваш отец, он оправится?

— А, да, не волнуйтесь. Хотя рано или поздно какой-нибудь из этих приступов его убьет, да? Но еще не сразу.

— Вы очень умело справились.

Она пожала плечами:

— В сущности, тут нет ничего сложного.

— И как вы разогнали зевак: «Allez, allez!» — это было замечательно. Командный голос. И на меня произвело впечатление. Послушайте, а сколько вам вообще-то лет? Если можно спросить, Присси. Вообще-то это не мое дело…

— Четырнадцать. Я вовсе не скрываю. Сами видите, я слишком старая для вундеркинда. Пять лет назад еще да, а теперь уже поздно.

— Но вам нравится играть на скрипке.

— Ага. Нравится обычно то, что хорошо получается, правда? Мне почти всем нравится заниматься, но это не значит, что я поверхностная. Я ненавижу поверхностность.

Она улыбалась, глаза сверкали, отражая цветные огоньки. Отведя взгляд, Годвин увидел отражения фонариков, танцующие рядом с луной.

— Боюсь, что я все принимаю довольно серьезно. — Она тут же стряхнула минутную задумчивость. — Par example, [31]теннис. Между прочим, не верьте полковнику Худу. Он очень серьезно относится к теннису. Он ко всему относится серьезно — это даже немножко грустно. Он одинок.

Она улыбнулась ослепительной, но не слишком искренней улыбкой, будто пытаясь, как подумалось Годвину, подняться над некой темной стороной своей натуры. Как ей удается держаться на этой грани между ребенком и уже не ребенком?

— Расскажите мне о полковнике, — попросил он.

Она взглянула на него, склонив головку набок.

— Ну, он герой Большой войны. Отцу нравится его общество, и он ему доверяет. Они иногда разговаривают о моей матери. Знаете, что говорит мой отец про полковника Худа? Мне кажется, этим многое сказано…

— Что же он говорит?

— Он говорит, полковник Худ не находит себе места вне войны! Что он только и ждет, когда же где-нибудь начнется следующая, чтобы броситься туда! Что вы об этом думаете?

— Вы правы. Это довольно грустно.