Заговор Важных - Жан д'Айон Страница 60

— Трудно сказать, — наконец промолвила она. — В моем квартале многие слышали, как я расспрашивала о Пикаре, а мой брат разузнавал о нем повсюду. Ни я, ни брат не делали тайны из вашего посещения, у нас и нет никаких причин для этого. Так что любой легко мог узнать…

— Разумеется…

Объяснения хорошенькой вдовушки были вполне правдоподобны. Тогда Луи решил зайти с другой стороны:

— Скажите, вам доводилось слышать о Живодере?

Она слегка покраснела.

— Конечно! Как и всем у нас в квартале… он изуродовал не одну женщину…

— И трех убил, — добавил Луи, глядя ей прямо в глаза.

— Я этого не знала.

Последние слова она произнесла очень тихо и с испугом. Или ему показалось? Впрочем, что тут удивительного? Железная перчатка, которой Живодер расцарапывал грудь своих жертв, внушала поистине панический ужас…

В замешательстве, чувствуя, что подпадает под власть ее чар, и стремясь разрушить их, он добавил:

— Знаете ли вы, что Живодер — детище маркиза де Фонтрая? С его помощью он пытался отвлечь полицию от расследования убийства вашего супруга. Быть может, у него была и иная цель, но мне об этом ничего не известно. Зато теперь я знаю, это он привез Живодера в Париж, а значит, не исключено, что он и подговорил его нападать на женщин и уродовать их. Живодер был его творением, и его преступления, без сомнения, связаны со смертью вашего супруга.

Анна Дакен побледнела, лицо ее превратилось в мраморную маску.

— Я этого не знала, — еще тише прошептала она дрожащим голосом.

Схватив его за руку, она сильно сжала ее. Но ладонь ее была холодна как лед, и очарование исчезло. Через минуту Луи высвободил руку и встал. Он не узнал ничего нового, однако у него создалось впечатление, что он приблизился к чему-то очень важному. Но важному для кого? Для него? Или для такой желанной Анны Дакен?

Он покинул дом вдовы почти бегом.

Последующие дни он посвятил поискам в архивах парижских нотариусов. Постепенно в конце туннеля показался свет: обнаружив кое-какие документы, он стал понимать, куда ведут нити его расследования. Но для полной картины нему не хватало еще стольких фактов!

И он решил посвятить в ход своих рассуждений Жюли, а заодно и посоветоваться с ней.

— Быть может, Пизани сможет мне помочь? — спросил он. — Этот Пикар мог разговориться с кем-нибудь из полковых товарищей. Теперь, когда мы победили, твой кузен скоро вернется… У тебя нет от него известий?

— На него не рассчитывай, — со вздохом ответила она.

— Почему?

— Сегодня утром маркиза сообщила мне, что Мазарини приказал Энгиену отправиться под Тионвиль и продолжить преследовать испанцев. Война продлится все лето, а может, и еще дольше.

Луи поморщился. Снова неудача, да вдобавок Жюли смотрит на него хмуро. Он дал выход своему раздражению.

— Почему у тебя такой недовольный вид? — поинтересовался он. — В чем я провинился?

— Ты не отдаешь себе отчета в том, чего добиваешься…

— Что ты хочешь этим сказать? — с недоумением спросил он.

— Тебе показалось, что Фонтрай удивился, когда ты спросил его о причине смерти Дакена. Значит, он был уверен, что тебе кое-что известно.

— Ну и что?

— А тебе не кажется странным, что он перестал обращать на тебя внимание? Говорят, он давно в Париже, следовательно, знает, что ты жив. И если бы он хотел, он без труда убил бы тебя.

Действительно, об этом он не подумал. А Жюли продолжила развивать свою мысль:

— Сейчас он убежден, что ты ничего не понял, и оставил тебя в покое. Тебе больше нечего опасаться. Но Мазарини хочет, чтобы ты докопался до истины, а ты, похоже, подобрался к ней совсем близко. И оказался перед дилеммой: знание этой истины смертельно, тебя защищает только твое неведение. В тот день, когда ты все узнаешь, ты подпишешь себе смертный приговор.

Воцарилась тишина. Ум Луи лихорадочно работал. Она права, однако должен же быть способ… И наконец, он предположил:

— Если Мазарини останется у власти, он меня защитит.

— Но останется ли он у власти? — загадочно произнесла она.

С этого дня Луи решил вести себя более осмотрительно. Теперь он выходил из дому только в сопровождении Гофреди, а под камзол надевал легкую кольчугу, точнее, панцирь, сделанный из подвижных стальных пластин, нашитых на шелковую основу; этот подарок Пизани, полученный Луи несколько месяцев назад, уже спас ему жизнь.

В конце месяца Луи и Жюли вдвоем отправились на несколько дней в Мерси. Шестого июня они вернулись в Париж, где их с нетерпением ожидала госпожа де Рамбуйе. С озабоченным видом, вместо слов приветствия она с неподдельным отчаянием произнесла:

— Мари де Шеврез возвращается!

В начале июня началось беспрерывное давление на королеву. Она не могла больше продолжать политику Ришелье, ей приходилось давать гарантии — и деньги — своим противникам. Даже великий дипломат Мазарини шел на уступки, чтобы, жертвуя второстепенным, спасти главное.

В начала месяца регентский совет предложил шляпу парижского коадъютора Полю де Гонди, аббату де Рецу.

В Париже архиепископам отводилась исключительно почетная роль, а ответственность за епархию нес коадъютор. Но как только освобождалось место, коадъютор получал сан архиепископа. Архиепископом Парижским был дядя аббата де Реца, а по традиции этот пост передавался от дяди к племяннику. Королева и Мазарини — по разным причинам — долго отказывались дать Полю де Гонди шляпу коадъютора. Королеву возмущала та роль, которую играли коадъюторы; по ее мнению, и епископ, и архиепископ должны сами заботиться о своей пастве. Доводы Мазарини не имели ничего общего с моралью, они касались лично де Реца: в прошлом Рец всегда примыкал к партии, выступавшей против короля. Но и эта причина не являлась главной; в конце концов другие оппозиционеры сумели достичь самых высоких постов. На взгляд Мазарини, аббат обладал существенным недостатком: он был чрезвычайно умен, и кардинал быстро разглядел в нем будущего грозного противника.

Тем не менее королева и ее министр уступили.

Второй большой неудачей стало вынужденное согласие на возвращение госпожи де Шеврез. Прежде чем пойти на это, королева долгое время сомневалась и тянула с решением, но давление Бофора и его друзей оказалось слишком сильным, и шестого июня герцогиня в сопровождении очаровательной дочери Шарлотты победоносно въехала в Париж.

Пытаясь предотвратить назревавшие проблемы, Мазарини направил ей навстречу посла, а королева — своего эмиссара.

Вестником Мазарини стал Уолтер Монтегю, [59]бывший посол Англии во Франции и приближенный королевы Елизаветы. Монтегю, давний друг Анны Австрийской, в прошлом находился в дружеских отношениях с Бэкингемом. Но, как мы уже сказали, он был и другом Мазарини, которым искренне восхищался. Бывший дипломат, Монтегю высоко ценил нового министра. Сейчас Мазарини выбрал его потому, что тот — как и многие другие! — некогда был любовником герцогини де Шеврез, а следовательно, близко ее знал. Перед отъездом он вручил посланцу солидную сумму для передачи ее Мари де Роган, надеясь таким образом купить если не ее дружбу, то хотя бы нейтралитет, а Монтегю пообещал намекнуть герцогине, что это всего лишь аванс.