Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь Страница 60

На базаре был разгар торговли. Между рядами ходили молодухи в сопровождении мужей и поклонников, которые таскали сумки с мясом, колбасой, картошкой и прочей снедью. Все были нарядно одеты: женщины – в ярких платках, мужчины – в распахнутых куртках, непременно в меховых шапках. Это у них такая развлекуха, понял Алексей. Действительно, куда им больше ходить и где демонстрировать наряды? В столице поход на рынок за продуктами воспринимался как хозяйственная надобность, а тут – как общая тусовка. Лидия шла впереди него, вальяжно покачивая бедрами. Уже весь город знал, что она вышла замуж за московского милиционера в чинах: то ли генерала, то ли лейтенанта, в общем, богача со связями и огромной квартирой. С ней уважительно здоровались, смотрели вслед, провожали настойчивыми взглядами. Алексея удивило пренебрежение, с которым она общалась со знакомыми. Было неприятно и стыдно, поэтому он спешил сгладить впечатление от ее высокомерия и почтительно раскланивался со всеми. Ходили они долго, ничего не покупали, но ко всему приценивались. Пора было уходить. Но перед выходом, в самом последнем ряду он вдруг увидел старую женщину, торгующую валенками. Их было много, разных – больших и совсем маленьких, просто черных и расшитых цветами, с кисточками и помпонами. Это был какой-то карнавал валенок, пиршество, праздник! У Алексея захватило дух. Он подошел к женщине и заговорил с ней:

– Здравствуйте, скажите, сколько стоят вот эти валенки?

Алексей взял в руки большие катанки черного цвета на толстой подошве.

Женщина подняла на него хитрые глаза:

– А зачем тебе, милок, валенки в Москве? Там, говорят, и снега-то никогда не бывает.

– Бывает снег, только его убирают быстро. – Ой, а как же без снега-то? Ведь скучно? – Скучно. Так сколько?

Она подумала, что-то прикинула и сказала:

– Двести пятьдесят, меньше не могу, тут войлока только на полторы сотни, можа и побольше. Бери, валенки хорошие.

Валенки ему были не нужны, да и Лидия недовольно переминалась с ноги на ногу.

– Спасибо, может быть, зайду попозже.

– Заходи, только у нас по будням базара нетути.

И тут он увидел нечто такое, от чего остановилось дыхание – валеночки, чуть побольше его любимой кружки, из которой он пил чай, легонькие, ладные, беленькие с пушистыми кисточками по бокам. Он смотрел на них и представлял крошечные ножки, на которые их наденет маленький человечек. Он осторожно взял их в руки.

– А эти сколько?

Бабулька посмотрела на него, опять хитро:

– Да тебе они, думаю, без надобности.

– Я так просто спросил, – смущенно ответил он. – Эти пятьдесят.

Лидия уже не просто стояла, а злобно тянула его за рукав:

– Мы пойдем или нет? Ты что тут прилип?

В это время к прилавку подошла молодая женщина с румяным толстощеким карапузом на руках. Смотреть на них было одно удовольствие. Молодая цветущая мать, с нежным тонким лицом, с задорной улыбкой стала разглядывать товар, поставив малыша перед собой и удерживая одной рукой, а то он непременно бы удрал. Алексей с сожалением вернул валеночки, которые до сих пор держал в руках, не в силах расстаться, на прилавок, и она, изумленно вскрикнув, схватила их и сразу стала прикидывать на ногу ребенка.

– Вы их берете? – спросила она Алексея. – Нет, – сказал он с сожалением.

Тогда она, пошарив в кармане полушубка, достала кошелек, расплатилась и села на чурбачок, который стоял тут же, видимо, для удобства примерки. Карапуз рвался с ее рук, но она все-таки надела ему валеночки. Он радостно побежал, как только она его отпустила. Снежок хрустел под его легкими шагами. Женщина, улыбаясь, побежала его ловить.

Всю дорогу домой Лидия ворчала:

– Что ты с этими валенками? Еще подумают, что я берэменная.

Именно так и сказала: «берэменная». А он вдруг осознал, что и дети от нее будут, не только оголтелый коллектив родственников. Вот уж чего-чего, а детей от нее он не хотел. …Наталья оторвалась от Машки, чмокнула ее в щеку и подошла к Алексею:

– Едем?

Он взял ее за руку, как маленькую, постоял, потом просунул руку под свой локоть.

– Сейчас, только с Анатолием Дмитриевичем попрощаюсь.

Анатолий крепко пожал ему руку, почему-то еще, видимо, от избытка чувств, похлопал по плечу. Все. Можно выходить. На улице было прохладно, темно. Фары служебной машины мигнули, Миша Некрасов нарисовался рядом.

– Все спокойно, – сказал он зловещим шепотом. Алексей кивнул, усадил Наталью в машину, рядом сел сам, предоставляя Мише исполнить роль телохранителя до конца. Длинный, тяжелый день закончился, предстояла не менее тяжелая ночь.

Какая-то сила, силища, вырывала его из теплого сна, в котором он плыл по реке с мамой. Лодочка качалась, он сидел на веслах, а мама – молодая, красивая, в светлом платье – пела ему колыбельную на итальянском языке. Вода в реке была чистая, ее было много, и хотелось свеситься с лодки и пить, пить, пить, но двигаться было нельзя – лодка перевернется, поэтому он продолжал грести…

– Иван Ильич, давайте я вам помогу в спальню перейти, – бубнил настойчивый голос и дергал, дергал его за руку.

Иван решил открыть глаза. Они почему-то не хотели открываться, веки просто прилипли к щекам. Он попробовал поднять руки, чтобы помочь векам, но и руки тоже не поднимались. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, ему пора в посольство, а это будильник. Только почему он будит его по-русски? Его будильник в Берлине орет обычное «Steh auf!». Наверное, это сон. Он попытался повернуться и лечь поудобнее, но и это не удалось. По-че-му? А если предпринять еще одну попытку и все-таки открыть глаза? И вообще, ему никак не удавалось сосредоточиться: мысли, хотя это, наверное, и не мысли вовсе, а что-то другое, так вот, мысли не двигались, а толпой стояли около входа в мозг. И самая главная из них была – где это я? Потом была еще одна – тоже мысль – неудобно лежать. Глаза надо открыть обязательно. И опять этот голос:

– Что мне с ним делать? Может, скорую уже вызвать, а то он пьяный, не соображает ничего, даже двигаться не может.

– Кто пьяный? – грозно спросил Иван.

Или ему показалось, что грозно, потому что голос был вроде бы не его. Очень постаравшись сосредоточиться, он открыл глаза. Все плыло. Что это так все кружится? Может быть, он на корабле? Над ним склонилась какая-то рожа.

– Ты кто? – спросил Иван и опять, конечно, грозным голосом.

– Ну слава Богу, – ответила рожа, и уже в телефон проговорила, – не надо скорую, очухался. Сейчас я его минеральной водичкой напою, а потом постараюсь в спальню перетащить.

– Ты кто? – настаивал Иван. – Я – Петр, охранник ваш.

– А я кто?

– А вы – Иван Ильич Горчаков, мой босс. – Да? – очень удивился Иван.