Язычник - Арина Веста Страница 62

— Все это больше похоже на сказки.

— Это можно было бы считать сказками, в которые верят бородатые и серьезные дяди, если бы эта история не объясняла прошлое и настоящее с убийственной ясностью. Кстати, вот сравнительно недавний, к сожалению, пока единственный, пример благодарности человечества потомкам Каина. В первые годы после революции в городе Свияжске был установлен памятник Иуде. Местный совдеп долго обсуждал, кому поставить памятник. Люцифер не имел революционных заслуг. Каин показался новым устроителям Русской земли личностью слишком мифической. А вот Иуда из колена Каина вполне классово близким персонажем. Иуде Искариоту поставили памятник во весь рост с высоко поднятыми к небу кулаками. Мой отдаленный родственник, который и затеял весь этот «перфоманс», всегда посмеивался в кругу домочадцев, вспоминая те «бугные геволюционные годы». Видите ли, он был романтик, романтик мщения…

Духовные потомки Денницы рассыпаны по миру, они говорят на разных языках, у них разный цвет кожи, но они — братья, дети одного отца. У них — общая цель, свое правительство, система паролей и опознавательных знаков. Они добились огромной власти, но их слишком мало…

— И они вынуждены вербовать себе наемников…

— Отчасти вы правы. У нас грандиозные планы, а сроки «поджимают». В течение ближайших двадцати лет мы окончательно обуздаем неправомерно плодящиеся нации и сократим тучи прожорливых червей, утративших право называться людьми. Нет, мы не будем расстреливать их или загонять в газовые камеры. Адамовы дети соображают крайне плохо. Они сами заберутся в тупики эволюции. Достаточно убедить мурашек в возможности личного благополучия на обломках «приватизированного» муравейника, и двуногие насекомые сами растащат свой непобедимый прежде оплот по бревнышку. Мы насадим среди них лень и пороки, их дети разучатся читать и разговаривать, они будут с аппетитом жрать отравленную пищу, наркотики и алкоголь. Мы заставим нации и расы перемешаться. Как? Да проще простого… Через экраны телевизоров, фильмы и дешевые журналы мы сделаем смешение модным. Мы будем всячески поддерживать межрасовое скрещивание и наводним экраны, эстраду и кино выблудками. И вскоре среди белых не останется ни одной элитной особи. Из этого «меланжа» мы выведем идеальных рабов. Разве народы, забывшие свое призвание, предавшие свое славное прошлое, продавшие свою землю и будущее своих детей за мятый ваучер, заслуживают большего? Нет, и еще раз нет. Пусть вымирают молча, как деревья. Это будет милосердно. В то же время, пользуясь высочайшими технологиями и гениальными открытиями в области клеточной медицины, геронтологии и генетики, мы бесконечно продлим жизнь и счастливое полнокровное бытие избранного «золотого миллиарда», расы благодетелей и господ. Далеко не все правители земного шарика войдут в наш «синклит творцов». Кстати, вы заметили, как послушен ваш президент? Я сам приложил к этому руку.

Я немного оторопел от наглой прыти Абадора. Наш пострел везде поспел.

— Его родословная, конечно, оставляет желать лучшего, низковат, но напружист. Основательный тренинг сделал свое дело. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем он усвоил нашу школу. Весной решено подложить под него легендарную старушку Мадлен…

«Мадлен? Неужели это он про дипломатическую долгожительницу? А если все зашло так далеко и братство „зодчих будущего“ развлекается подобным образом…»

— Правда, она немного вислозада и нервозна. Рыжему она чуть ухо не отгрызла. Словом, сущая ведьма! Но это единственный шанс продолжить английскую линию… не пускать же под него собственных дочек…

— Чьих дочек?!

— Ах, я, кажется, забыл вам представить вашего коня. Его зовут Президент. Его имя выгравировано даже на подковах. И, знаете, это прибавило ему резвости…

— Меня не интересует коневодство: «зажеребляемость — выжеребляемость». Простите, не вижу никакой поэзии.

— И все же я советую вам подумать. Вы — прирожденный ученый, и счастье ученого — не деньги или политика, а его наука, исследования, открытия. Деньги и политический климат вам обеспечит скромный, незаметный Абадор. Я предлагаю вам работу в крупнейшем международном концерне «Центр Жизни». Представьте себе огромную лабораторию, сотни помощников, грандиозные планы по…

Дотоле мерно трусивший «прусский дракон» внезапно задрал морду и с победным ржанием рванул с места. Подпруга Абадора оказалась плохо закреплена, и он легко перевернулся вниз головой. Нога его застряла в стремени, и он, как цирковой вольтижер, повис под брюхом коня. Проскакав немного, конь смиренно остановился.

— Вы в порядке, Абадор?

— Никогда не знаешь, что на уме у этой скотины.

— Да, такой бросок неразумного четвероногого трудно предусмотреть или срежиссировать. Вы не боитесь, что и мы начнем брыкаться, господин режиссер?

— Идите к ляду, Паганус, я едва жив остался.

После бала жизнь в Шаховском замерла, но за пеленой однообразных дней сквозило ожидание, предвестие перемен. Широкий пруд расчистили под каток, и Лера в компании с Котобрысовым каталась на коньках по ровному синеватому льду.

Прошел январь и пустой сумрачный февраль. Одуревший от скуки, я целыми днями слонялся по имению, сутками спал или просто валялся во флигеле. Все, чем жила моя душа, было заброшено. Бесконечная зима умертвила мою память и мечты. Я остался в имении ради Денис, но виделся с ней редко и случайно. Мне не хватало ее теплого голоса, ее наивной, но неотразимо женственной игры, ее сочувствия и доброты. Я шатался по окрестностям, не сознаваясь самому себе, что ищу именно ее.

В тот день я брел по лесу наугад, выбирая сугробы поглубже. По небу ползли пушистые серые тучи, почти задевая верхушки деревьев. Клокастый снег облепил деревья, и по ветвям вились фантастические снежные змейки, как белые флаги зимней капитуляции.

Я не мог заблудиться, но специально выдумывал эту игру, петляя и путая следы, и, вместо того, чтобы возвращаться по собственному следу, все шел и шел в глубину леса.

Березовую рощу прочертили полозья саней и крупный намет конских копыт. Я пошел по следам. Вскоре ноздрей коснулся горький березовый дым.

На заснеженной поляне золотился «пряничный» охотничий домик. Я и не знал о его существовании. У крыльца пританцовывал Президент, запряженный в легкие изящные санки. Сквозь синий сумрак золотилось плачущее от жара оконце. Морозные перья на стекле расступились, образовав влажную, переливающуюся огнями полынью: внутри избушки горели свечи и играло пламя камина. На подкосившихся ногах я шагнул к окну, и прежде чем плеснуло в глаза млечной белизной, я уже догадался, что сейчас увижу ее. Мертвея, я все же заглянул в отекающий слезами родник. На лежанке, заваленной пушистыми шкурами, спиной ко мне извивалось обнаженное женское тело. Темные, развитые по спине пряди подрагивали от жадных, торопливых движений. Я зачарованно смотрел на змеиный танец ее волос, на невероятно тонкую талию и бесстыдно расплющенный зад. Лица мужчины, навзничь лежащего на шкурах, не было видно. Все тело его покрывала лохматая шерсть. Почуяв что-то, женщина замерла и обернулась к окну. На лице ее застыла злая торжествующая улыбка и животное блаженство. Это была она, ночная дьяволица, взмокшая от бешеной скачки.