Заговор бумаг - Дэвид Лисс Страница 63

Будет лучше, решил я, если я покажу, что ценю его так называемое великодушие.

— Благодарю вас, мистер Блотвейт.

Он в задумчивости поглаживал свой подбородок.

— Меня также возмущает тот факт, что кто-то может безнаказанно убить представителя вашей расы, — продолжал он. — Нет нужды говорить, что мы, диссентеры, почти так же гонимы, как вы, евреи. Я не вправе допустить, чтобы человек мог убить другого, не страшась наказания, поскольку его жертва не принадлежит Англиканской Церкви.

— Я уважаю ваше чувство справедливости, — осторожно сказал я.

Он откинулся на спинку стула и сложил руки на своей широкой груди.

— К сожалению, мне не известно ничего такого, что могло бы вам помочь. Могу лишь сказать одно: за несколько недель до несчастного случая до меня дошли слухи о вашем отце. Говорили, что каким-то образом он стал врагом «Компании южных морей».

Я пытался изобразить на лице умеренный интерес, хотя в голове у меня крутились тысячи вопросов, ни один из которых я не мог сформулировать. То, что до Блотвейта дошли слухи о вражде между отцом и Компанией, ничего не доказывало, но подтверждало важность рукописи, которую обнаружил мой дядя.

— Расскажите все, что вы слышали.

— Боюсь, мне больше нечего рассказывать, — сказал он и развел руками. — Люди не критикуют Компанию открыто, мистер Уивер. Она слишком влиятельна. Я только слышал, что ваш отец планировал сделать что-то, что могло бы нанести «Компании южных морей» вред. Я так и не узнал, что это был за план и какой вред намеревался нанести Компании ваш отец.

— А от кого вы это слышали?

— Не могу сказать, — покачал он головой. — Это было давно. Я тогда не придал этому значения. Деловые люди часто обмениваются информацией мимоходом. Жаль, что я не обратил на это внимания.

— Мне тоже жаль.

— Если мне станет что-нибудь известно, я с вами непременно свяжусь. Могу дать один совет. Если вы действительно полагаете, что вашего отца убили, вам необходимо выяснить, что он мог сделать, чтобы разгневать «Компанию южных морей». Затем нужно выяснить, какие действия могла предпринять Компания.

— Что мог сделать человек, чтобы вызвать ее гнев? Блотвейт развел руками — не знаю, мол.

— Не могу сказать, сударь, как думают руководители «Компании южных морей». Если бы кто-то угрожал их прибыли, стали бы они его преследовать? Не могу сказать. Но думаю, у вашего отца не было большего врага на момент его смерти.

— Иными словами, вы полагаете, что Компания послала своих агентов убить человека, который угрожал их прибыли?

— Я этого не говорил, — холодно возразил Блотвейт. — Я лишь сказал, что директора «Компании южных морей» — амбициозные люди. Я не знаю, на что они способны пойти, дабы защитить свои амбиции.

Я не поверил равнодушию, с каким он намекал на преступность Компании. Во времена моего детства Блотвейт зарекомендовал себя искусным заговорщиком, и он не поднялся бы так высоко, если бы не научился быть хитроумным. Его осторожность в оценке Компании свидетельствовала о том, насколько он хотел, чтобы я поверил в его доводы.

— Эти амбиции, — сказал я тем же непринужденным тоном, что и Блотвейт, — угрожали Банку Англии, не так ли? Ведь «Компания южных морей» — ваш самый опасный конкурент. Я полагаю, вам бы пошло на пользу, пролей я свет на неблаговидные действия Компании.

Лицо Блотвейта помрачнело, и на какое-то мгновение передо мной был человек, которого я знал в детстве, — огромный, решительный, суровый до ужаса.

— Думаю, вы заходите слишком далеко, — сказал он грозным шепотом. — Вы полагаете, что я могу нанести вред какому-то предприятию из корыстных интересов? Вы пришли искать моей помощи, и я рассказал вам, что знаю. Я нахожу ваши выпады необоснованными и оскорбительными.

— У меня не было намерения оскорбить вас, — сказал я примирительным тоном, но, вероятно, мои слова прозвучали так, будто я огрызался.

Он только покачал головой, показывая, что моя попытка исправить положение была неловкой. Теперь наш разговор стал напоминать диалог из пьесы — все, что мы говорили, было фальшью, но мы продолжали играть свои роли.

— Вы можете быть свободны, — тихо сказал он, скорее намекая, что его ждут дела, чем показывая, что оскорблен моими обвинениями. — Время нашей встречи истекло. Желаю удачи в вашем расследовании. Если мне попадется что-нибудь интересное для вас, я сообщу.

Я поднялся и откланялся. Собрался было уходить, когда он меня окликнул:

— Не знаю, к каким результатам может привести ваше расследование, Уивер, но если вам доведется узнать что-либо о «Компании южных морей»… — он остановился, чтобы подобрать слово, — …порочащего характера, прошу вас прийти ко мне, прежде чем вы обратитесь к кому бы то ни было. Обещаю, что банк щедро вознаградит вас за понимание.

Я снова поклонился и вышел из кабинета.

В коридоре я сразу почувствовал облегчение и решил впредь держаться от Блотвейта подальше. Однако в данный момент я не мог себе этого позволить. Он подтвердил то, что мне было уже известно, а именно что мой отец стал врагом «Компании южных морей». Сам по себе этот факт не доказывал убийства, но подтверждал, что мне следует продолжать расследование. Блотвейт выказал желание оказать помощь в моем деле если это будет во вред «Компании южных морей». Я радовал себя мыслью, что, если вина Компании или ее агентов будет очевидна, у меня есть могущественный, хоть и опасный союзник.

У самого выхода я остановился и спросил сутулого мужчину средних лет, не знает ли он, где Бесси, но тот меня выпроводил:

— Идите своей дорогой. — И показал зубы, как у козла. — У Бесси и без таких, как вы, в голове ветер.

Я скромно поклонился и вышел на улицу. Но, покидая дом, я был полон решимости прийти сюда снова, и уже не так официально.

Нa следующий день Элиас пришел ко мне с визитом. Его распирало от радости, он был готов сам себя обнять. Он начал рассказывать новости, едва переступив порог.

— С моим собратом по перу приключилась неприятность, — радостно сказан он. — Некий болван по имени Крогер, который должен был написать пьесу для Сиббера, взял и умер, не окончив работу. Умер бесповоротно. Мою пьесу приняли и собираются сыграть на следующей неделе.

От души поздравив друга с удачей, я потянулся за графином, чтобы отметить событие, но Элиас успел меня опередить и уже протягивал наполненный бокал. Мы выпили за его успех, и Элиас устроился в одном из моих кресел.

— Разве часто бывает, что пьесы ставятся так быстро? — спросил я.

— Очень редко, — сказал он, — но Сиббер такой человек, который всегда стремится показать что-то новое в начале сезона. А когда он послушал моего «Доверчивого любовника», ему чрезвычайно понравилось. В немалой степени, как я понимаю, это объясняется тем, что графа Фопворта я создал будто специально для Сиббера. Когда я читал пьесу — а поверь, прочитать пьесу целиком самому, стараясь передать все нюансы, нелегкое дело, — он все время перебивал меня на репликах Фопворта словами; «Мне кажется, в этой сцене что-то есть» или «Это был восхитительный поворот». Главное — писать не просто хорошие пьесы, а писать пьесы с ролями для директора театра. Я так доволен собой, что вот-вот лопну от гордости.