Афганская бессонница - Сергей Васильевич Костин Страница 63

— Я весьма деликатно навел справки о вашем таинственном русском, — сообщил пакистанец. Он был очень доволен собой.

Меня так и тянуло за язык сказать, что благодаря этой деликатности мы с русским уже познакомились. Однако работа научила меня, что без особой нужды никогда не следует проявлять осведомленность.

— И что же вам удалось узнать? — ровным голосом спросил я.

Хаким картинным жестом развел руками:

— Как ни поразительно такое совпадение, этот человек оказался как раз нашим другом!

Я опять сохранил благородную непроницаемость. Если бы я сейчас изумился, то как мне вести себя, если потом выяснится, что мы с генералом Таировым уже поговорили?

— Только не рассчитывайте на меня, чтобы организовать вашу встречу, — поспешно добавил Хаким. — В моем положении это было бы чрезвычайно затруднительно.

В моем — тоже. Я не был уверен, что генерал Таиров сумеет при свидетелях разыграть сцену первого свидания.

— Не волнуйтесь, — заверил его я. — Я найду способ с ним связаться.

Пакистанец испытал видимое облегчение.

— Но вы помните, что вы — под домашним арестом?

— Безусловно.

— Теперь второй вопрос. Еще чаю?

— С удовольствием!

Чай эстет-тюремщик предпочитал черный, с сахаром и молоком. У него на столе все это было разлито и разложено в фарфоровом сервизе благородного темно-зеленого цвета с тонкой терракотовой полоской: заварной чайник, кувшинчик для молока, сахарница с серебряными щипчиками; вместо привычных пиал — тонкие чашки на блюдцах с серебряными же ложечками. Похоже, обоз Хакима уже доставили в Талукан. Это было британское чаепитие!

— Я тут провел целое расследование по поводу исчезновения ваших коллег. У нас здесь есть некоторые источники. Так вот что мне удалось узнать.

Как только он произнес слово «источники», я почему-то сразу подумал о нашем переводчике Хабибе. И с каждым словом в этой уверенности укреплялся. Я слушал подробный рассказ о том, как ребята исчезли и как мы их искали. Пакистанец явно не знал, что я тоже при всем этом присутствовал. Но по указанной выше причине — без нужды не проявлять осведомленность — я выслушал все с величайшим вниманием.

— И что, по мнению вашего источника, с моими коллегами стало дальше? — перешел я к тому, что меня действительно интересовало.

— Он уверен, что их похитили из-за камеры. Это ведь профессиональная камера, она стоит больших денег.

— Именно поэтому продать ее очень сложно, — возразил я. — Кому такая нужна? Особенно в Афганистане!

— Вам лучше знать.

— И главное, если похитителям нужна была только камера, почему они сразу не отпустили моих ребят?

— Возможно, те их видели.

— Но тогда их живыми не отпустят вообще.

Пайса! Может быть, когда Димыч писал это слово, он имел в виду того отважного воина Дикой дивизии, который предлагал ему выбирать между кошельком и жизнью? Который у нас как минимум трижды был снят в геройской позе с автоматом на груди? Который все порывался пострелять на передовой? Мы же так и прозвали его между собой — Пайса!

— Или, — продолжал пакистанец, — вмешались известные события и перевернули все планы похитителей.

Хорошо бы так! Мне оставалось уповать только на благословенное вмешательство богов войны.

— Не могло быть так, что ребят нашли уже…

Я не мог произнести это слово — из суеверия.

— Короче, что они сейчас лежат в морге?

Хаким задумался и отхлебнул чаю. Он держал чашку, отставив мизинец, как салонная барышня.

— Как вы, вероятно, знаете, мусульмане хоронят своих мертвых в день кончины, до захода солнца. Я даже сомневаюсь, что в местной больнице есть морг. Но, возможно, убедиться в этом и стоило бы!

— Я не мог бы пойти в больницу и сам посмотреть?

Хаким кивнул. Он в первый день нашего знакомства долго колебался, прежде чем рискнуть и взять нового клиента. А когда решился, все теперь шло по отработанной схеме: чем больше заказов, тем больше он запишет в счет.

— В конце концов, ваши коллеги тоже должны быть найдены и интернированы.

Я надеялся, что они будут интернированы не в цинковых гробах.

Хаким вызвал охранника и дал ему соответствующие распоряжения. Мой джип с брезентовым верхом ждал во дворе тюрьмы.

На машине путь до больницы занял не более десяти минут. Малека на месте не оказалось, а объясниться с дежурным фельдшером или скорее, судя по виду, санитаром оказалось неожиданно сложно. Это был еще не старый смурной мужик с бровями, нахмуренными настолько, что из-под них едва были видны глаза. Если, как в пьесах Мольера, каждый персонаж олицетворяет лишь одну черту характера, у него это было бы тупое упрямство.

На любую фразу старшего патруля санитар говорил «на», «нет», и дальше дело не шло. Я настаивал — я обязательно хотел сам осмотреть морг. Что этот придурок мог уловить из моих слов, оставалось загадкой, но главное он сообразил: я просто так не уйду. Он встал и сделал мне знак идти за ним. Старший патруля тоже увязался вслед.

Мы вышли из здания и направились к одноэтажному флигелю в глубине двора. Санитар достал связку допотопных ключей на двух скрепленных между собой больших кольцах — она точно весила больше килограмма! Он безошибочно нашел нужный ключ и открыл дверь. Мы вошли в темный холл, и от паров карболки, хлорки или чего-то еще столь же тошнотворного у меня стало резать в глазах. Недовольно ворча, упрямый придурок открыл тяжелую металлическую дверь и жестом предложил мне зайти. В морге не было окон, и очертания предметов едва угадывались. Санитар обошел меня и одну за другой вытащил из морозильного шкафа две полки на скрипучих полозьях.

Я сообразил, что полки пусты, раньше, чем увидел их. Если бы в них были тела, в больнице были бы вынуждены не выключать генератор.

4

С бойцами, которые ночью должны были меня расстрелять, мы расстались совсем по-дружески. Я выдал им на всех коробку рахат-лукума, и старший в знак благодарности прижал руку к груди. Как и моджахеды, талибы были, в сущности, славными ребятами. Ну, кокнут тебя между делом, так ведь на то и война! «Ты только не обижайся», — как сказал генерал Таиров.

Симпатичнейшего Мухаммада Джумы на месте не оказалось, и узнать у молчаливого муллы, где он, не удалось. Я выгрузил припасы у него в домике, загромоздив весь стол, и пошел в свой подвал. Жизнь моя приобретала рутинные черты, и мне это нравилось. Хорошо дома!

Знаете, что я сделал прежде всего? Я достал из своей туалетной сумочки эластичный бинт. У меня как-то случился разрыв мениска, и с тех пор я на всякий случай всегда вожу с собой метровый кусок. Бинт фиксируется такими металлическими скобками с зубчиками, так что его легко можно надеть и снять. Метра мне было много, и я отрезал от него где-то треть.