После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн Страница 64

Вот наконец и проржавевшая крышка люка, а за ней — ламповая. Стекло со всех сторон. Джек как завороженный смотрел на море дюн при свете заходящего солнца — песок оранжево сиял и напоминал волны. И хотя он понимал, что это всего лишь оптическая иллюзия: закатное солнце будто оживило дюны, — ему хотелось думать, что вокруг него вздымается море.

Он поверить не мог, что нашел маяк. Дюны набегали на утес, в ветре слышался плеск волн. Свет быстро угасал, небо становилось темно-синим. Стараясь успеть до темноты, Джек набрал сухих веток И потащил их наверх. Большая Часть топлива была слишком запорошена песком, чтобы гореть, и Джеку пришлось несколько раз сбегать вверх-вниз.

Солнце село, но горизонт по-прежнему был окрашен золотом. Джек вскарабкался в ламповую комнату. Забросив сумку в дальний угол и усевшись на каменный пол, спиной к стеклу, он поднес спичку к пирамидке дров. В сухом воздухе огонь вспыхнул мгновенно. Чтобы топлива хватило, Джек не позволял костру сильно разгораться, поддерживая огонь веточками и клочками мха. Над головой высыпали звезды; отражение огня играло в стекле. Костер отбрасывал на дюны слабый мерцающий оранжевый свет.

Ламповая казалась космической капсулой, которая плывет в холодной тени Земли без надежды когда-либо опуститься. Энтузиазма у Джека поубавилось: да, он нашел маяк — и что теперь? Повсюду пустота и тишина, будто природа только и ждет момента, чтобы поглотить тебя и забыть. Нигде ни огонька далекого города или проблеска фар на шоссе, только темный горизонт без конца и края.

В поисках утешения Джек вновь потянулся к манускрипту. И пусть он видел картины, которых не могло там быть: спутниковые тарелки, бесконечные заборы, спящего человека в пустыне, под стеклянным куполом, и кривой горизонт, женщину с удивительно красивой кожей, — книга успокаивала и давала надежду.

На третью ночь Джек осознал, что не один: по дюнам скользили неясные фигуры, огонь отбрасывал полосы света и тьмы, и фигуры качались туда-сюда. Сначала Джек подумал, что это иллюзия, но тени не исчезали — он начал распознавать их и знал, куда смотреть. В пустыне караулили люди в капюшонах, со склоненными головами и спрятанными в складках ряс руками.

Они охотились за манускриптом, по-прежнему охотились. Они нашли Джека даже в пустыне. Может, и Бет среди них? Что, если из-под рясы мелькнет ее бледная кожа, прекрасная кожа, которая была ему так знакома? Джек нахмурился и попытался вспомнить уговор с самим собой, о котором старался не забывать, но мог думать только о манускрипте, о многих сердцах, о постижении сути вещей. «Он желает, чтобы все люди спаслись, познав истину».

Вот построить бы машину снова — здесь, в пустыне. Единый горизонт и обзор на все стороны. На древнем Фаросском маяке было такое мощное зеркало, что позволяло шпионить за коварным Константинополем. Обретя новое око правды, маяк мог бы заглянуть в сердце мироздания. Джек проводил бы дни и ночи, погружаясь в истину. Он нашел бы защиту от теней. Кем бы он стал? Ангелом. А возможно — Богом.

Машина, эликсиры, растения и минералы. Откуда их взять в пустыне? Мел и ртуть, резеда и трюфель, халцедон и сердолик. Сумеет ли он починить генератор? Джек вспомнил изумительные цвета. Марена, малахит, лазурит…

Он проснулся внезапно: с колотящимся сердцем, в холодном поту. Так то был сон? Джек никак не мог смахнуть темную пелену с глаз и почти ничего не видел.

Огонь потухал.

Кучка красных угольков. Пятно света вокруг маяка съежилось и походило на шаль, накинутую на плечи от холода. Мрак приближался, и вместе с ним — тени, тайная секта манускрипта.

Джек опустился на колени и начал раздувать костер; пламя вспыхнуло на несколько секунд. Он подумал, что видит среди углей самого себя — стоящего на коленях безумца с озаренной теплым светом бородой и крошечными кровавыми огоньками в глазах. А вокруг — бесконечная пустыня, населенная врагами, и пламя уже угасает.

Джек осмотрелся в поисках топлива и понял, что ничего не осталось. Луна исчезла, но звезды сияли ярко и холодно — до рассвета еще несколько часов. Джек уже расчистил широкую площадку вокруг маяка далеко за пределами сжавшегося круга света и знал, что ничего больше там не найдет. Огонь угасал, а темнота сгущалась. Ночь лишит его рассудка, и покрытые татуировками тени обрушатся на него. Нужно поддерживать огонь.

Но топлива не осталось.

Только манускрипт.

Его сжечь Джек не мог. При меркнущем свете он снова принялся читать. Сердца, истина, понимание. Ему открыты все тайны мира. Все, чего он хотел.

Свет за его спиной заколебался. Джек резко обернулся и увидел, как из темноты появляется угрожающая фигура — ряса, татуировка, крест, блеск ножа. Фигура оглянулась и жестом что-то сообщила другим теням. Джек из последних сил принялся раздувать огонь — тень вздрогнула и вскинула руки. Страшная боль раздирала грудь и шею Джека, когда призрак наконец растворился в стене.

Он знал, что враги вернутся; нужно поддерживать огонь. Это не просто незнакомцы в рясах, это нечто большее. Почему он приехал сюда? Маяк не око истины. Здесь нет ока истины. Но есть и другие причины.

Манускрипт стал грязным от песка и пота. Джек открыл его, отряхнул; страницы зашелестели в свете огня, играя разными цветами. Джек вспомнил безумца с горы Кармель и его слова. То не была истина — вообще во всем этом было до крайности мало истины. Но это могло быть что-нибудь еще — другой род правды. Возможно, во всем мироздании нет истины — по крайней мере в больших размерах, — но наверняка есть маленькие ее порции, которые люди создают сообща и которые льнут друг к другу подобно огонькам.

Джек вырвал из манускрипта страницу и, подержав ее над умирающим огнем, вдруг испугался, что пергамент окажется несгораемым: какое-то мгновение языки пламени скользили по его поверхности, касаясь, но не обжигая. Прошла секунда, прежде чем края листа вспыхнули. Джек бросил пергамент, и от облегчения ему даже стало теплее.

Манускрипт был большой и горел медленно; жечь его можно было несколько дней. Бросив в огонь еще пару страниц, Джек наблюдал, как пламя благодаря пигменту меняет цвет, становясь зеленым, синим или золотым. Оно потрескивало, пожирая химикалии, и озаряло пустыню новыми оттенками.

Человек танцевал в пустыне. Нечто вроде джиги. Он смотрел прямо на Джека и танцевал для него. Вскоре в голове у Джека начала звучать музыка — русская народная песня, что-то про дождь.

Он поднял глаза и увидел, что стеклянный купол над его головой окрасился в рыжевато-коричневый цвет старой советской кинопленки. Пигменты покинули манускрипт, и цвета теперь играли по всей пустыне — какой-то фокус превратил их в человека, который молча танцевал на песке.

Манускрипт горел, разбрасывая искры, и стекло меняло цвет. Теперь это были цвета Бет. Цвета домашнего видео, пляжей и барбекю, то смуглой, то бледной кожи, темных волос. Джек всматривался в пустыню в поисках Бет, но ничего не видел — только ее контур на стекле, озаренный отблесками огня. Она купалась в Кемп-Коув, девочка и женщина, красная, синяя, зеленая, желтая и черная. Мерцая, она опускалась на колени и дула в пустую винную бутылку — пустыня отзывалась тоскливым воем.