Звезда волхвов - Арина Веста Страница 64

— Прощай, моя ясная кралечка! Оторвись личиком белым от грешной земли да посмотри, моя голубушка, в небо ясное. Да и я довольно покуролесил, православные…

Разин соскочил с коня и на четыре стороны земно поклонился толпе. «Крепыши» из внутренних войск опешили, полагая, что это часть запланированного представления. В мобильной радиосвязи из-за близкой грозы случились существенные помехи, и силовики явно не успевали согласовать свои действия. Под ликующие крики дюжие мужики взялись качать атамана, явно намереваясь отправить его вслед за улетевшими стратостатами:

— Разина в мэры! Сарынь — на кичку! Шпалеру — на галеру! ОМОН — в Вашингтон! — вопила голытьба, не замечая, что к народному любимцу уже прокладывает дорогу очухавшийся ОМОН.

— Пособите, братцы! — крикнул Разин, вцепившись в корзину воздушного шара.

Его подсадили. Взмахнув палашом, Разин рубанул по корабельным канатам. Шар плавно взмыл вверх. Стрелять в дорогостоящий спортивный снаряд милиционеры не решились. Гуляка-ветер азартно поймал подброшенный в небо цветастый мячик и поволок подальше от наступающего грозового фронта, и пока дозволяло зрение, люди видели, как в мрачном поднебесье среди кучевых облаков прощально махал шапкой улетающий Разин. Далеко внизу посреди широкого зеленого луга кружились, разворачивались и вновь свивались в тугую спираль пестрые хороводы. Они расходились, ширились, захватывали все новых людей. Уже и милиционеры кружили в едином вихре, и, подхваченные буйным танцем, побросали свой товар лотошники. Бешеный хоровод вели скоморохи: жуткий танец, похожий на выплескивающийся бунт.

Чтобы не видеть всего этого безобразия, владыка отправился в собор, несколько опережая регламент. В соборе ему предстояло вскрыть «Завещание Досифея» и прочесть его народу.

Отец Нектарий уже отслужил молебен. Серебряный ковчег, украшенный самоцветами и снабженный множеством монастырских печатей, вынесли из алтаря под пение торжественных стихир. Владыка неспешно срезал красные монастырские печати и открыл крышку дарохранительницы.

Нектарий зажмурился. Из-под его темных век, в уголки скорбно сжатых губ затекали слезы, они струились по бороде и золотой цепи с распятием. Хор замолк. В напряженной тишине раздался опечаленный голос владыки Валерия.

— Братия и сестры, — он держал в руках пустой ларец. — За долгие годы завещание истлело и стало прахом, но верующее сердце всегда узрит истину…

Сусальные словеса полились в толпу, оставляя пустоту и медный привкус обмана.

Скрип древнего засова произвел бесшумное волнение в рядах клира. По собранию верующих, набирая силы, прокатилась молва, зашелестели голоса, возгласы удивления и радости.

Купили в магазине резиновую Зину,

Резиновую Зину в корзине принесли.

Упала из корзины резиновая Зина,

Упала из корзины — испачкалась в грязи.

Детский стишок

Даже легкая служба за монитором или пультом охраны бывает тяжела во дни всенародных торжеств и праздников, когда веселье перехлестывает аж за стены узилищ. Но малая толика радости успевает просочиться и в пересохшие уста стражников.

В свой шестисотый день рождения городок покачивался на волнах веселья и любви, как маленький расцвеченный огнями кораблик. Городской изолятор временного содержания, иначе «предвариловка», оставался чем-то вроде темного трюма, где в стороне от шалого веселья томились узники и сатанели от скуки и жары охранники.

Не дожидаясь темноты, у дверей КПЗ объявилась Зина с большой тяжелой корзиной, наполненной вкусной снедью. На самом ее днище, под банками с баварским и штабелями душистой нарезки, лежала импортная сумка. В ней прятались короткая саперная лопатка, плоская фляга с водой, моток веревок и фонари с запасом батареек.

Зину хорошо знал весь неорганизованный мужской элемент городка, и милиционеры не были исключением. Свистом и призывным ржанием охранники из числа суточного наряда принялись зазывать «Резиновую Зину» в каптерку. Если верить слухам, престарелый немецкий бизнесмен выкупил ее у чеченцев за крупные бабки, на которые можно было бы скупить на корню добрую половину городка. Поговаривали, что немец крепко втюрился в русскую красавицу. В первый же день их знакомства он вызвал из столицы дорогого доктора, и тот крепко-накрепко купировал ее алкогольную привязанность. После благодетель привел в порядок ее гардероб. От покоя и сытости Зина быстро посветлела лицом и налилась телом.

Кому рассказать, смех один, за все дни и ночи немчура и пальцем не тронул Зину, но каждый вечер перед сном она читала ему русские сказки из большой книги с картинками. В полосатом колпачке и бумазейной пижамке Курт походил на толстощекого седенького гнома. Он мирно засыпал уже на тридцатой странице под сказ о безотрадной судьбе Царевны-лягушки и беспримерной наглости Кощеевой.

В честь прибытия Зины в дежурке наскоро накрыли банкетный стол. Новое вполне целомудренное житие столь украсило ее, что при одном взгляде на Зину у охранников поднимался гемоглобин, но на вежливые заигрывания Зина не реагировала, всякий раз предлагая выпить «за любовь».

Часам к одиннадцати охранники изолятора сладко посапывали там, где их настиг Морфей. Действия снотворного, подмешанного в лучшее баварское пиво, должно было хватить на четверть суток крепкого и здорового сна.

В половине двенадцатого в камере номер восемь загремел замок. Дверь распахнулась, и на пороге возник выразительный женский силуэт.

— Зина? — Севергин вскочил с койки.

— Иди… — прошептала Зина. — Выход свободен. В дежурке — саперная лопатка, фонарики, фляга с водой…

Будимир, ничего не понимая, глазел на яркое видение.

— Подожди, Егор, выслушай, — задыхаясь от волнения, Зина поймала руку Егора и покаянно потянулась губами.

Севергин остановился, в сердце шевельнулись жалость и прощение. Чтобы не видеть ее слез, он прижал к груди и укрыл в ладонях ее заблудшую голову.

— Я хотела, хотела тебя дождаться, — всхлипывая, объясняла она то давнее, уже позабытое им горе. — А тут мамка заболела. Я думала в городе устроиться… Я же тогда и жизни-то этой собачьей совсем не знала… Решила — пойду в журнальные модели или секретаршей оформлюсь. Но обломилось… Везде прописка нужна. Жила на вокзале, от голода уже мотало, цены-то в этой гребаной Москве — офигенные. Тут он ко мне и подкатил… Мужик, гладкий такой, при галстучке, предложил работу в иностранной фирме, напоил, накормил, а потом сказал, что хочет показать меня шефу, посадил в машину и повез за город. Я впервые за пять дней поела и тут же стала засыпать. Очнулась уже в бане с шестью голыми мужиками. Одного из них ты знаешь.

Зина умолкла, словно от ненависти у нее остановилось дыханье.

— Кто он?