Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр Ковальчук Страница 64

– Успокойся!

– Всё нормально. Извини, Танюш. И вообще – давай о чём-то другом. А то сегодня день рождения деда, а мы тут грязь какую-то перемываем. Хоть и нет его с нами, но там – на небе – ему всё это наверняка неприятно. Ведь он, в отличие от этой обезумевшей толпы, был настоящим Человеком. Помнишь – у Бориса Полевого была книга «Повесть о настоящем человеке» про лётчика Маресьева? Так вот по моему мнению – дед был сделан именно из такого теста. И он многое успел сделать в своей жизни в отличие от такого мямли, как я. Слишком уж я мягок и склонен верить людям, хоть и поучила меня жизнь уму-разуму…

Знаешь, я всегда хотел быть похожим на деда. Но я делал это чисто внешне – вот эту причёску, например, я ношу уже около 40 лет в подражание деду. А ведь мне надо измениться внутренне. Дед с бабой заложили в меня хороший потенциал, но мой папенька не дал ему нормально вырасти, судорожно обрывая любой побег, идущий из этого корня. Только своего корня он не смог дать – да, физиологически я, возможно, и его ребёнок. Хотя по этому поводу тоже есть серьёзные сомнения – чего стоит только то уже, что у меня отличная от всего остального семейства группа крови! Но душу в меня вложили родители матери, фактически воспитавшие меня. Жалко, что дед, наверное, воспринимал это иначе…

– Почему ты так думаешь?

– Потому, Танюш, что если б он считал меня своим ребёнком, то обязательно стал бы на мою защиту! Ведь он был из людей, умевших доходчиво объяснить целесообразность наказания. А такой разговор был необходим, чтобы впредь я никогда не оказался в подобной ситуации. Но дедушка промолчал…

– Неужели он никогда не писал тебе в «санаторий»?

– Нет, он боялся огласки и осуждения окружающих. Хотя с трудом верится, что он чего-то боялся… не знаю, Таня. В конце концов он всё-таки был намного лучше и умнее меня, так что не мне пытаться понять его мысли и, тем более, судить его. Я вижу мир в соответствии со своим мироощущением, в котором, нравится мне это или нет, присутствует восприятие этого мира зэком, каковым я был последние полтора десятка лет. А он прожил совсем другую жизнь в иное время – тогда люди не предавали вот так своих родных, тогда в их сердцах присутствовала вера, а не голая жажда наживы. Тогда умели любить. Знаю только, что будь решающее слово за дедом – ничего бы этого никогда не случилось.

В его время люди и предположить не могли, что настанут когда-то вот такие времена.

А сейчас… мир сошёл с ума!!!

Разбирая фрагменты своего прошлого, Степаныч нашёл в памяти светлые кусочки воспоминаний, касающиеся его сестрёнки – тогда ещё совсем маленькой девочки. Вспомнил, как приходилось после школы брать коляску и идти с ней гулять, а спустя пару лет забирать маленькую Светку из садика. Почему-то вспомнилась фотография, на которой сестрёнка, лет трёх-четырёх, сидит у него на плече и улыбается. Вспомнилось её первое замужество, когда она, съездив как-то к родственникам в Пермь, вернулась оттуда с молодым человеком, которого она представила, как жениха.

Жених этот был большим любителем выпить, а приложившись к стакану, не прочь был распустить руки. Но цепляться к мужикам он побаивался и попадало Светке.

…Однажды Саша с первой женой был в гостях у родителей (Светка с мужем жили вместе со стариками). Были там и ещё какие-то гости. К вечеру стали расходиться и сестрёнка с поддатым мужем пошли кого-то провожать. Через полчаса Светка вернулась одна и в слезах.

– Что случилось? Где твой благоверный? – спросил брат, у которого тоже хмель клубился в голове.

Но сестра только всхлипнула и ушла в свою комнату. Следом за ней пошла мать. А вернувшись объяснила, что пьяного муженька понесло и он ударил Светку.

Тогда хмель ударил в голову уже Сане:

– Сейчас я вернусь, – только и сказал он, и выскочил на улицу.

Уже темнело и разглядеть что-то вокруг было не так-то просто. Но Саню вела тогда интуиция наверное, и он пошёл вокруг дома к территории детского садика. Искать долго не пришлось – зятёк развалился в крайней беседке на лавочке и уже собирался вздремнуть.

У Сани откуда и силы взялись – ухватив пьяного родственника одной рукой за ремень, он поднял его с лавки и швырнул на землю.

– Поднимайся, скотина! Иди домой, там тебя ждёт горячий приём. Бить тебя, козла, не буду. Но ещё раз узнаю о чём-то подобном и длительный отпуск в психлечебнице тебе обеспечен. Знакомые у меня там есть, так что вылечат!..

Впоследствии сестрёнка одумалась и зятя отослали обратно в Пермь, чтобы не портил здесь кислород. Потом Саню упекли в тюрьму на долгие 15 лет, ну а сестричка тем временем снова вышла замуж. На этот раз найдя себе покладистого и вполне вменяемого лошка, из которого можно было верёвки вить. С ним и живёт по сей день, обосновавшись в квартире родителей. Никто ведь не ожидал, что брат выйдет из тюрьмы, да ещё попросит чего-то!. А тут такой конфуз…

Ведь Степаныча родственники давно уже похоронили и даже фотографии его они уничтожили, чтобы и следа никакого не осталось на земле. А тут он возвращается, да ещё парализованный – они, естественно, растерялись и даже прописали (или это был «ход конём»? – ведь в противном случае их могли бы обязать сделать это) его у себя. Но быстро опомнились и уже через месяц папенька начал бурную деятельность по выживанию сына из квартиры – заключалась она в ежедневном «компостировании мозгов» по любому поводу, а то и без оного. И через два месяца Степаныч был готов сбежать отсюда куда угодно. Держал на месте только паралич да не оформленное ещё пособие по инвалидности. Но папенька был не дурак – понял это и поставил условие, чтобы сразу после оформления группы инвалидности сын съехал с квартиры. И даже расписку с него взял об этом. Только и сын, доведённый отцом до отчаяния, поставил условие – «я съезжаю с квартиры при условии, что в течение ближайших двух недель, т. е. до предполагаемого отъезда, не услышу от отца в свой адрес ни слова – ни хорошего, ни плохого». Папенька согласился и в знак этого поставил свою подпись под распиской. Но уже через день он принёс расписку обратно и отдал сыну со словами:

– Не могу я больше молчать!..

И вынесение мозгов продолжалось с новой силой. А сестрёнка в это время, как и мать, заняла выжидательную позицию – не нападая на брата, но и не защищая его от нападок отца. Хотя и видела, что тут откровенно попахивает старческим маразмом. Но ей в то время было уже под 40, от стройной молодой девчонки не осталось и следа – после родов её основательно разнесло. К тому же, жизнь научила её ждать. Да и взять с братца нечего. Так, одни проблемы!

Потом брат, оформив наконец-то инвалидность и во избежание конфликтов, уехал в Крым к своей будущей жене, где прожили они благополучно более года на съёмной квартире. Но вследствие событий, от них не зависящих, в 2014-м году из Крыма пришлось уехать. Степаныч, недолго думая, потянул жену обратно в Харьков, где рассчитывал на помощь родни, забыв уже про то, что с ним эта родня сделала. Какое-то время они снимали квартиру в отдалённом районе, но из-за роста цен вынуждены были съехать. А перед этим Степаныч сел с сестрой за стол переговоров и попросил о помощи – заимообразно несколько тысяч долларов в долг на покупку хоть какой-то лачуги километрах в 60–70 от Харькова. Дешевле ничего не было. Не всё ли равно – выплачивать долг сестре или платить сумасшедшую квартплату?