Китайская петля - Вячеслав Антонов Страница 65

Шинкарев почти забыл разговор с Мастером, все более охватываемый одним чувством — ожиданием возвращения. Его поездки в Красноярск всегда были возвращениями домой, и чем старше он становился, тем в большей степени возвращением не только в пространство, но и во время — в прошлое, в воспоминания, лишь частично разделенные повзрослевшими друзьями и стареющими родителями. И вот теперь предстояло новое возвращение — сначала в пространстве, затем снова во времени, но на этот раз одновременно и в прошлое, и в будущее.

— Чего колупаетесь, жрать охота! — нагнувшись под парусом, на нос пробрался Чен. От тяжести трех человек лодка зарылась в волну, брызги с шипеньем упали в костерок.

— Уйди, дурак, потопнем из-за тебя! — притворно-сердито махнула на него Аграфена.

— А я-то что! Вот он пускай уходит, — показал Чен на Андрея.

— Да уж готово, — подув на ложку, Андрей попробовал кашу, — давайте котел под мачту, там и поедим. Где у тебя ложки, Глаша?

— Дак в балагане!

Она скрылась под навесом, вытащила оттуда деревянные ложки, головку чеснока, краюху темного ржаного хлеба. И еще кое-что — в бутыли зеленого пузырчатого стекла.

— О-о-о! — с неподдельным удовольствием Чен набулькал кружку чего-то мутного, здорово отдающего сивухой. Самогон крепко драл горло, но в лодке собрались люди опытные, не только мед-пиво пившие, — даже Глаша приложилась, сделав губки бантиком. «Ну… за возвращение!»— подумал Андрей голосом артиста Булдакова, опрокидывая свою порцию. После второй кружки стало совсем хорошо и спокойно — с горячей сытной кашей, ломтем кислого черного хлеба, на знакомой с детства реке, несущей лодку к таинственному деревянному городу, всплывающему из потока безвозвратно ушедших времен.

На реке они были не одни — далеко впереди, перед поворотом на Шумихинский створ виднелся крохотный квадратик паруса, за ним еще один. Вдоль скалистого берега по темной воде медленно тянулся плот, от шалаша на корме поднимался прозрачный синий дымок. Дождь кончился, темно-зеленые горы окутались понизу влажной дымкой, ватные волокна тумана, огибая смутные деревья, поползли вверх по лесистым логам, скрывая круглые вершины, смазывая их до размытых дугообразных пятен, едва проступающих в серо-голубой пелене.

— Андрей, иди сюда! — послышалось с кормы. Пригнувшись под парусом, Андрей пробрался к Мастеру.

— Раньше ходил под парусом? Возьмешься?

— Взялся бы… а не утоплю?

— Не утопишь. Я первый раз вышел, когда корейско-китайский десант шел на Японию. Самураи под Окинавой перебили всех корейцев с моей джонки, так я один чуть ли не до Шанхая ее вел. А до этого тоже ничего не умел. Да еще шторм был. А утопишь, так тому и быть. — Мастер повернулся, нагибаясь под парусом. — Да, вот еще что. Кистим здесь где-то живет?

— Здесь. Недалеко уже, между Шумихой и Калта-том. В гости заедем?

— Не сейчас. Просто покажешь мне это место.

Зажав под мышкой тяжелый тесаный руль, Андрей намотал шкот на кулак и опасливо подтянул парус под ветер, компенсируя боковой снос лодки поворотом руля. Долбленка, не имеющая киля, рыскнула в сторону, опасно накренившись и черпнув бортом воду.

— Утопи-ко ишшо, ездюля хренова!! — взвизгнула спереди Рыжая. Мастер промолчал, Чен что-то сострил по поводу рулевого. Андрей еще не мог почувствовать лодку всем телом — ее рысканья были непредсказуемы для рук, натягивающих шкот.

Последний раз так было, когда в джунглях Андрею пришлось сесть за рычаги французского «Леклерка». Движения пятнистого шестидесятитонного танка, казалось, никак не соответствовали усилию руки, нажимающей на фрикцион, — просто в водительской смотровой щели начинала смещаться картинка, как на компьютерном симуляторе. Время от времени мелькало сваленное дерево, совершенно не замечаемое танком. В конце концов, танк угодил в болото, бурая жижа горбом перла из-под гусениц. Но они все же сумели задрать ребристое дуло, чтобы выцелить батарею повстанцев, устроенную высоко на горном склоне.

Выбирались на слонах — Андрей, Юрий, Борода, помогавшие ему в Москве. У слонов тяжелые цепи свисали с морщинистых боков, на цепях были закреплены зеленые снарядные ящики. Его слон шел медленно, переваливаясь круглой кормой, обмахиваясь широкими жилистыми ушами. «У слонов жилистые уши»— запомнилось Андрею.

Ветер начал стихать, лодка шла ровнее и почти с той же скоростью, поскольку течение усилилось, все теснее сжимаемое берегами на подходе к Шумихе. По команде Андрея, понемногу обвыкшегося на реке, Мастер с Ченом спустили рею и закатили на нее парус, уложив его вдоль борта, потом уселись за весла. В Шумихинском створе, в котором триста лет спустя будет построена Красноярская ГЭС (изображенная на десятирублевых банкнотах Российской Федерации), вода вспухала низкими, неслышно бурлящими горбами, растекаясь между гребнями плавных, но мощных волн. Коричневые утесы, поросшие соснами, выйдя из воды, ступенями уходили к поголубевшему небу. Разогнавшись на быстром течении, лодка плавно поднималась и опускалась, поймав ритмом гребли медленные взмахи волн.

Пройдя створ, течение чуть замедлилось. Правый берег (место будущей комсомольской стройки — города Дивногорска) спускался к Енисею плавным сосновым склоном. Левый берег был все еще крут, разрезан частыми скальными стенками, между которыми сходили длинные языки осыпей. Чуть дальше, перед тем как скальному склону завершиться в устье Калтата, сменившись сплошным сосняком, вверх уходил небольшой ложок, втиснувшись между скалами. Выше, над вершинами сосен, поднималось несколько дымков, почти прозрачных в солнечном свете.

— Во-о-он где Кистим живет! — крикнул Андрей, указывая Мастеру на дымки. Тот подобрался ближе.

— Сколько отсюда до Красноярска?

— Километров пятьдесят — час на «Метеоре». То есть… ну, вы понимаете…

— Это точно, на «Метеор» рассчитывать не приходится. Значит, ночуем где-нибудь неподалеку, а на Красный Яр придем завтра. Где тут хорошее место?

— Э-э-э… пожалуй, в устье Караулки. Под Караульным «быком».

— Значит, туда и пойдем. Садись, погреби.

К устью Караульной речки они добрались лишь к вечеру, когда солнце уже склонилось на береговые горы. Лента Енисея, словно поток расплавленного металла, струилась в узкой долине, заполненной золотистой закатной дымкой. В нее один за другим уходили утесы, растворяясь в пересечении теней. Острая вершина одного из них — Глухаря — запрокинулась в вечернее небо, пройдя высоко над приблизившейся лодкой. Из-за Глухаря выдвинулась серая глыба Караульного «быка», в его холодной сизой тени непрестанно скручивалась тяжелая енисейская вода.

Заведя лодку в узкую протоку, рассеченную частыми стрелками травы, путники остановились на ночлег. Костер развели под развесистым черемуховым деревом, на котором уже круглились гроздья твердых зеленых ягод. В наступившей темноте искры пролетали меж ветвями, заставляя вздрагивать кончики мягких овальных листьев. Глаша возилась с таганком, Чен, захватив саблю, отошел под береговой утес и там, под плеск легких волн, накатывающих на галечный берег, выполнял таолу — прыжки, развороты и быстрые удары.