Требуются доказательства. Бренна земная плоть - Николас Блейк Страница 65

– Иными словами, на мою долю не остается ничего, кроме как наблюдать и молиться.

– Вот именно, мой мальчик, вот именно, – кивнул О’Брайан, подходя и крепко стискивая локоть Найджела. – И ударение сделаем на слове «наблюдать».

Дверь бесшумно открылась. На пороге стояла немолодая седовласая женщина.

– Ваши указания на сегодня, мистер О’Брайан? Что прикажете подать на ужин?

О’Брайан дал подробные инструкции. Найджел разглядывал женщину. Ее костистые руки были сложены на фартуке у живота, тонкие губы неприятно изогнуты, черты лица грубы.

– Итак, это и есть миссис Грант, – сказал он, дождавшись, пока женщина их покинет. – Интересно, давно она стояла за дверью? Мне почему-то кажется, вы ей не нравитесь.

– Да полно вам. Ну да, есть в ней что-то от старой брюзги, но тетка она безобидная. А вы, Найджел, сдается мне, начинаете нервничать, – не без насмешки добавил он.

К полудню с делами было покончено, и Найджел вышел из дому оглядеться. За домом обнаружился двор с конюшнями и гаражом, где стояла спортивная «Лагонда». В деннике же его глаз приметил лишь хлам – да старика, вперившегося взглядом в ручку лопаты с неколебимой убежденностью мистика, созерцающего вечность. Найджел резонно решил про себя, что это и есть садовник. Как выяснилось впоследствии, звали его Иеремия Пегрум. Он ухаживал за садом Дауэр-Хауса и играл в церкви на органе, мужчина и мальчик, которому на ближайшую Пасху должно исполниться пятьдесят. Найджел решил, что Иеремии Пегруму уже не по возрасту лелеять убийство, и повернулся было идти дальше, как почувствовал, что его трогают за рукав. Тусклый взгляд садовника несколько оживился, а слова его заставили Найджела вздрогнуть.

– А, мистер, это вы приехали присмотреть за мистером О’Брайаном? Плохое для него время это Рождество. Да и как только он здесь появился, я сказал старухе своей: мать, говорю, этот новый джентльмен в Дауэр-Хаусе, он недолго протянет. Снег начинается, мистер. А когда в Чэтеме начинает дуть восточный ветер, старикам и больным очень плохо. А этот господин – замечательный, доложу вам, человек, я мало видел таких, он очень больным выглядит, сэр. И этот ветер убьет его, помяните мое слово, – если только он еще раньше не убьется в этой своей машине.

Найджел вышел огородом к восточному крылу особняка. Ветер и впрямь убийственный. Он укрылся на минуту под навесом домика и, заглянув в окно, убедился, что чего-то там не хватает. Но не успел Найджел подумать, чего именно, как его отвлекло появление такси, остановившегося у парадного подъезда. Из машины выкатился невысокий, полноватый, безупречно одетый мужчина: спутать его Найджел, даже при своей близорукости, не мог ни с кем.

– И если вы не смените в этой колымаге рессоры, я пожалуюсь министру транспорта, – раздраженно договорил коротышка.

Найджел окликнул его.

– Привет, Филипп!

– Боже мой, да это же Найджел! – воскликнул Филипп Старлинг, знакомец Найджела по Оксфорду и крупнейший в Англии специалист по истории и литературе Древней Греции Гомеровых времен. Он шагнул к нему, встряхнул за плечи и скороговоркой продолжил: – Какими ветрами тебя сюда занесло, старина? Ах да, забыл. Ты ведь здесь что-то вроде родича-визитера, верно? Милли-Маус? Мармеллоу? Марлпит? Марлинкспайк – как там его? Нет-нет, не подсказывай, сам вспомню. Вот! Марлинуорт. Раньше мы с ним не встречались, так что придется тебе представить меня.

Найджел решительно остановил этот словесный поток.

– Да нет, я здесь по приглашению О’Брайана. А вот ты, позволю себе спросить, что ты тут делаешь?

– Чистый снобизм, старина. С аристократией я более или менее познакомился, теперь вот коллекционирую знаменитостей – большие зануды в основном, должен тебе признаться. Правда, с этим авиатором я связываю некоторые надежды. Хороший малый, по-моему, хотя виделись мы только однажды, за ужином в Церкви Иисуса Христа, и поскольку там я изрядно набрался, сам знаешь, каким портвейном там потчуют, – то мог и ошибиться.

– И под впечатлением этой единственной встречи он и пригласил тебя сюда, в круг избранных?

– Думаю, все дело в моем личном обаянии. Ты уж поверь мне, на сей раз я никуда не вламываюсь, просто вытащил счастливый билет. Но я слышу у тебя в голосе какую-то подозрительность. Ты что, здесь тайную полицию представляешь? Охраняешь столовое серебро или еще что-то такое же ценное?

«Не что-то. Кого-то», едва не ответил Найджел, но в последний момент удержался. Манера Старлинга демонстрировать свою прямоту была на редкость заразительна и уже три поколения студентов вовлекла в самые безудержные откровения, касающиеся их частной жизни. Но Найджел давно привык к ней и выработал иммунитет.

– И да, и нет, – сказал он, – но ради бога, Филипп, не говори никому из гостей, что я детектив. Это жизненно важно.

– Хорошо, хорошо, старина. В сравнении со мной моллюск покажется болтуном. Ты же знаешь, не стань я шкрабом, твою бы профессию выбрал. Мне страх как интересны темные стороны жизни! Впрочем, на них так насмотришься в университете, что с профессиональной преступностью можно не связываться. Да. Ты слышал, что декана Сент-Джеймса поймали на воровстве приготовленных старым Уиггенсом экзаменационных вопросов?

Они вошли в дом; Филипп Старлинг продолжал потчевать Найджела последними скандальными историями, тот слушал со свойственным ему выражением серьезной сосредоточенности и вежливого равнодушия. За обедом знаменитый авиатор и знаменитый ученый были заняты по преимуществу обсуждением сравнительных достоинств игры Греты Гарбо и Элизабет Бергнер. Оба были превосходными собеседниками, О’Брайана отличала природная живость гения, Старлинга – почти невообразимая благоприобретенная виртуозность. Прислушиваясь к их разговору, Найджел отмечал про себя, что присутствует при последних, быть может, проявлениях высокого искусства риторики, каковое не сможет долго выдерживать конкуренции с вездесущим оглушительным громкоговорителем. Он промурлыкал про себя куплет из старинной колыбельной на тему жестокого убийства птички малиновки.

После обеда О’Брайан уселся в «Лагонду» и, поднимая клубы пыли, помчался на вокзал встречать Лючию Трейл и Нотт-Сломана. Последний, при ближайшем рассмотрении, оказался энергичным мужчиной с глазами цвета голубого фарфора и подвижными губами, выдающими заправского говоруна. Ну а Лючия Трейл вполне соответствовала определению, которое дал ей О’Брайан, – «профессиональная соблазнительница». Она вышла из машины с видом Клеопатры, нисходящей со своего величественного трона: даже типичный для Сомерсета холодный ветер сразу пропитался ароматом ее духов. Высокая, пышнотелая, светловолосая – о таких мечтают нацисты.

– Избранница Антония, – хмыкнул негромко Найджел, глядя, как она проплывает к парадной двери.

Филипп Старлинг услышал эти слова.

– Чушь, – бросил он. – В Брайтоне, на выходные, такую подцепить – раз плюнуть. Класса в ней нет.

– Но ты не можешь не признать, что подать себя она умеет.