Звезда волхвов - Арина Веста Страница 66

— Она тоже так говорила: «Жизнь — высшее откровение, дарованное нам. Она прекрасна, другой — нет!»

— Так Лада говорила? — переспросил Егор.

— Откуда вы знаете о ней?

— Николай, мы ждем от вас помощи. Этот человек, — Севергин указал на волхва, — обвиняется в убийстве Лады, но он его не совершал. Убит Черносвитов, ваш бывший наставник. Обвинение предъявлено мне. От того, что вы знаете и сможете рассказать, будет зависеть и его, и моя судьба.

— Я все расскажу, я… засвидетельствую перед судом, — едва слышно говорил Иоиль. Твердая правильная речь медленно возвращалась к нему. — Утром двадцать второго июня я достал из колодца тело Лады. Только я один во всем мире знал, как она попала в колодец, но в ту минуту я потерял разум. Я отнес ее в подземелье и спрятал, чтобы тайно похоронить. Я должен был сохранить тайну, о которой знали только мы двое — я и она… Все началось еще зимой. Я работал реставратором в музее. Ее привела в студию Флора. В то время пополняли музейные фонды. Отделом реставрации руководил Черносвитов. Он и поручил мне очистку и промывку старинной иконы, она не считалась ценной, и мне было позволено взять икону домой. Под поновлением оказался редкий образ Горы Нерукосечной. В доску иконы когда-то был врезан ковчежец. Я случайно приоткрыл его и обнаружил листок вощеной бумаги. Это была карта подземелий Велесова холма. Лада в ту минуту находилась рядом. Мы вместе прочли описание кладов: «Рясы с яхонты да с лалы… Книзя велика с листами червонного злата, сиречь зовут Златоструй…» На карте было ясно обозначено место, где она лежит. Лада стала строить планы, как мы спустимся в пещеру за «языческим откровением». Но я запретил ей даже думать об этом.

— Почему?

— Я знал, что это разрушит наше счастье. В одну ночь я написал картину, которая стала ее судьбой. Я работал вслепую, не глядя, словно моими руками водили демоны. Когда утром она пришла, бледная, прячущая глаза, я показал ей картину и сказал: «Выбирай! Или я, или эти мифические клады…» А ведь мы могли бы быть счастливы, если бы не этот клочок пергамента.

— Черносвитов тоже знал о кладе. В его руках оказался масонский архив с описанием клада Сосенского монастыря. Он вышел на контакт с настоятелем и договорился о реставрации, — добавил Севергин.

— …Я ушел в монастырь, в тот самый, откуда привезли «Гору Нерукосечную». В этом я видел особый знак. Я почти забыл все, что было со мной в миру, пока из колодца не всплыло тело Лады…. Я укрыл ее тело в подземелье, чтобы она была рядом… Я не хотел, чтобы ее вскрывали, чтобы ее касались чужие руки… Уже полгода, как я был в монастыре. Я уверовал в Спасение и в обетование, данное нам Христом. Мой страх потерять Жизнь Вечную и рассеяться прахом оказался сильнее. Я все рассказал на исповеди…

Иоиль умолк, прикрыв воспаленные глаза. Будимир приложил к его губам флягу и через силу залил несколько капель воды.

— А как же миро? Это вы намазали тело Лады священным маслом?

— Я не понимаю, о чем вы говорите…

— Брат, ты сможешь нарисовать карту подземелья? — спросил Будимир.

— Да…

Будимир вложил в ладонь Иоиля кусок кирпича, и монах, с трудом двигая рукой, нацарапал план подземелья.

— Скорее туда, мы в двухстах метрах от сокровища! — зажегся Будимир.

— Тебе придется вернуться, — остановил его пыл Егор. — Монаха надо скорее доставить в больницу.

— Надо — значит надо. Но у тебя только час до рассвета.

Будимир привычно поискал глазами наручные часы, но их забрали еще при аресте.

— Мы псковские, прорвемся.

Язычник мрачно кивнул головой и, крепко поддерживая Иоиля под мышки, повел его к выходу из пещер.

Основательно запомнив план, нацарапанный Иоилем, Севергин уверенно шел внутрь горы. До входа в неведомую сокровищницу оставался еще один поворот подземелья.

Впереди сухо хлопнуло, словно проткнули зубочисткой воздушный шар, и Егор безошибочно опознал выстрел из пистолета с глушителем. Заскрежетало железо, словно поворачивали на петлях старую железную дверь. Чутко прощупывая пространство впереди, Егор двинулся вперед. Он шел по узкому, извилистому руслу, затиснутому между мегалитами. Вскоре открылась рукотворная часть подземного хода. В мерклом свете фонарика Севергин едва не споткнулся о связку тротиловых шашек. Осмотрел маркировку, взрывчатка была из новых запасов, выпущенных в этом году, такими пользовались промышленные взрывники и изредка — спецслужбы. Мелькнули старинные дубовые распоры, поддерживающие своды рукотворной галереи, и Севергин остановился у спуска в колодец. Ржавая решетка была откинута. Гигантский замок снесен выстрелом, а сама узкая штольня наскоро осушена несколько минут назад. Егор спустился вниз по скобам-перекладинам, прошел мимо ржавых цепей и воротов, миновал влажное подземелье, еще недавно залитое водой, и по кирпичным ступеням поднялся выше, куда не достигала вода при затоплении ловушки.

Подземный ход оканчивался округлой залой, похожей на просторный гулкий грот. Севергин обвел фонариком искрящиеся стены. Колонны, выточенные в виде витых стеблей, поддерживали арки свода. Тончайшая соляная изморозь покрывала барельефы из белого камня: смеющихся львов с «процветшими» хвостами, крылатых барсов и кентавров-китоврасов. Этот подземный храм был на тысячелетие древнее монастыря. Его арочный вход когда-то выходил на склон холма. Теперь же он был наглухо заложен тесаным камнем. Гаснущий фонарик нащупал во тьме возвышение из белого камня — языческий алтарь. Севергин подошел ближе и осветил фонариком Алатырь-камень, разглядывая прямоугольный отпечаток в соляной щетке.

— Здравствуй, мой Яхонт-Князь, — эхом рассыпалось под сводами пещеры.

Крест над церковью вознесен,

Символ власти ясной, отеческой,

И гудит малиновый звон

Речью мудрою, человеческой.

Н. Гумилев

По толпе пробежал ропот изумления и испуга, но старец невозмутимо продолжал:

— Дева Досифея происходила из древнего жреческого рода. Этот род до крещения Руси охранял сокровища Велесова холма. Досифея была последним оплотом языческой Руси на этом пути. Как язычество передало христианству несравненную ученость своих мудрецов, свои сокровища духовные, так передала их Досифея, сохранив лишь свою личную тайну. Первый же проезжающий через эти места епископ рукоположил отшельника-чудотворца в священники и постриг в монахи. Подобный случай мы встречаем и в веке восемнадцатом, когда юноша Прохор Мошнин, будущий Серафим Саровский, встретился с отшельником, и этот прозорливый старец указал ему дальнейший путь.

— Гряди, чадо, в Саровскую обитель и пребуди там, — сказал старец.

Вскоре после этого старец почил в Бозе. «Тело мое полностью готово к погребению, не трогайте его», — написал старец перед своей кончиной. Но его повеление исполнено не было, и лишь тогда открылась его единственная тайна: отшельник был не старцем, а старицей. Того отшельника тоже звали Досифей. И это не совпадение, а глубокая тайна Божьего Промысла. Ради подвига обе девы некогда утаили свою женскую душу. Та, вторая Досифея, наставила на путь будущего Серафима Саровского. Не отсюда ли и его удивительное снисхождение к женщинам, дружба с дивеевскими монахинями и пророчество о том, что обязательно будет на Руси женская лавра?