Похититель секретов - Данил Корецкий Страница 66

Нахмурившись, Мадлен вышла. Я достал из портфеля футляр, из футляра – пробирки с химикатами и капнул на камень вначале розовым, потом желтым. Смешавшись, капли запузырились, поднялся легкий дымок, когда реакция закончилась, на неровной поверхности осталось ярко-зеленое пятнышко. Отлично! Я взял второй камень, потом третий… Через двадцать минут работа была завершена. Результат превзошел все ожидания: сто процентов с высоким содержанием! Я вылил химикаты в туалет, тщательно вымыл пробирки, оттер пятна на камнях и сложил все в бумажный пакет.

– Ты не соскучилась, дорогая?

Вид с балкона действительно такой, что дух захватывает: дикие горы окружают оазис цивилизации – разнообразные по архитектуре дома, плавно извивающаяся в бетонных берегах Валира, парки, газоны, клумбы… Так и хочется прыгнуть и полететь. В детстве и юности я часто летал во сне. А в семьдесят девятом украл самую секретную разработку Пентагона – ракетный ранец для десантирования спецподразделений. Помню, за это мне дали премию в размере оклада.

Облокотившись на перила, Мадлен невесело смотрела куда-то вниз. Я нежно обнял напряженные плечи.

– Расслабься, зайка, ты отлично сработала. Оставь мне машину и поспеши, а то опоздаешь на самолет. У тебя ведь еще дежурство.

– Да, еще и дежурство.

– Конечно, ты очень устала, но это последний раз. Обещаю.

– Я знаю цену твоим обещаниям.

– Кстати, никакого золота здесь не оказалось. Но на наших заработках это не отражается, вот твои пять тысяч.

– Спасибо.

Она высвободилась, равнодушно взяла деньги и пошла собираться. Я проводил взглядом стройную фигурку. Никаких эмоций. Раньше мандраж перед акцией не оказывал столь губительного воздействия. Отвык от риска? Или годы берут свое?

Я перебрал содержимое портфеля.

Коммуникатор «Nokia 9290» – гибрид карманного компьютера с сотовым телефоном, номер зарегистрирован в Германии на несуществующего человека. Компактная подзорная труба – монокуляр десятикратного увеличения. Цилиндр с цифрой «двести двенадцать» на матовом боку. Белый бумажный прямоугольник. Это что-то лишнее. Никакого конверта здесь быть не должно…

Очень осторожно я взял конверт в руки. Ни проволочек, ни сердечника, ни порошков – обычное письмо.

Нож с хрустом вспорол тугую бумагу, и я сразу узнал почерк Марка.

«…Только из-за тебя я согласился вспомнить старое. Ты ведь знаешь мою интуицию. Так вот, с самого начала у меня было плохое предчувствие. Очень плохое. И оно все усиливалось. Связаться с тобой не смог, да это ничего бы и не дало – ты ведь упрям, как осел. Извини, это я послал письмо в таможню, написал, что тебя ищет Интерпол. Я знаю, как это называется. Но тебе ведь ничего не угрожало. Я надеялся, что ты насторожишься и все отменишь. Однако, раз ты читаешь это письмо, ничего подобного не произошло. Где же сейчас я? Если лежу на пляже – позвони, и я сто раз извинюсь за свой идиотизм и беспросветную глупость…»

Марк лежал в морге. В моей одежде, в заляпанных моим пивом брюках. Хотя он и сделал то, чего делать нельзя, идиотом и беспросветным глупцом был я.

– Ты плачешь?! – у одетой в дорогу Мадлен из рук выпала сумка. – Значит, тебе тоже нелегко расставаться! А зачем нож?

У меня вздрагивали пальцы, и обычный складной нож с надписью «Толедо» на клинке, как живой, прыгал на ладони, разворачиваясь острием то в одну, то в другую сторону. Когда нет стопора, колоть надо наискосок, против линии складывания, и нож это учитывал, ложась каждый раз так, как надо.

– Я приеду к тебе, когда все кончится.

– Что «все»? Мы же закончили работу и получили деньги! Поедем сейчас…

– Нет. Сейчас нет. Кстати, дай мне пистолет.

Губы Мадлен дрогнули. Она полезла в сумку и положила на край стола маленькую «беретту» и ключи от автомобиля.

– Угнать машину я не смогла, слева от подъезда синий «форд-фокус». Он взят напрокат по поддельному удостоверению.

– Я правда приеду.

– Ключ от квартиры оставь у консьержки. Прощай.

Не поверила. Вряд ли ее можно за это винить. Как и меня, незаметно проконтролировавшего из окна ее отъезд. Ничего подозрительного я не заметил.

Я раскрыл коммуникатор, набрал код России и первую цифру номера, потом согнутый палец завис над клавиатурой. Патроков нетерпеливо ждет результатов анализов. Но ему наверняка сообщили, что я убит. Если выйти на связь, об этом узнает Иван или кто-то еще – тот, кто сливает информацию третьей силе. Фонтан говна забьет опять, меня начнут искать и убьют по-настоящему. Бр-р-р… Нет, лучше пусть все остается как есть…

Вышел в Интернет и проверил котировки акций на франкфуртской бирже. Цены на молибден упали еще на восемь пунктов. В Лондоне на семь, в Нью-Йорке – на пять: сказывается отдаленность Нового Света. Но совершенно очевидно одно – андоррский молибден перестал быть мифом, и мировой рынок реагирует так, как и должен реагировать на новое крупное месторождение. Потом я вошел на сайт швейцарского банка «Лео», ввел пароль и убедился, что миллион долларов по-прежнему заблокирован на промежуточном счете до конца завтрашних суток. Впрочем, иначе и быть не могло. Если цена молибдена за это время повысится, миллион автоматически будет переведен на цифровой счет господина Крюгера. Если нет – возвратится на счет Патрокова. Комбинация безупречна: с одной стороны, исключен любой обман, с другой – теряет смысл убийство несчастного Дмитрия Полянского. «Хитрая скотина!» – сказал по этому поводу Иван. И с ним можно согласиться по двум причинам. Во-первых, еще тридцать лет назад меня так назвал Роберт Смит, тогда рядовой офицер, а впоследствии резидент ЦРУ во Франции. А во-вторых, «страховка» придумана, без ложной скромности, гениально, и Иван не мог не оценить ее законченности и изящества.

Иван на самом деле не простофиля из сказки, а генерал-майор Иванников, и его оперативный стаж не меньше, чем у меня. Правда, родственные связи и особенности характера сделали его службу качественно иной. Он всегда занимал легальные должности в посольстве, имел дипломатический паспорт, а самой рискованной его операцией было ксерокопирование статей из газетных подшивок в публичных библиотеках. Его не сажали в тюрьму, не грозили зажарить и съесть, не пытались сбить машиной или застрелить. Тем не менее, считалось, что мы оба работаем «в поле», «на холоде», хотя поля и холода у нас были совершенно разными. Последние двадцать лет Иванников и вовсе сидел в тепле руководящего кабинета, являясь моим прямым начальником: вначале непосредственным, а потом – самым высоким. Когда Россия резко снизила внешнеполитическую активность и отказалась от «острых» акций, способность выполнять грязную работу и готовность рисковать своей шкурой мгновенно обесценились, и я был отправлен на пенсион. Иван лично вручил мне почетную грамоту, конверт со скудной премией, сердечно пожал руку и посетовал, что профессионалов нынче ни в грош не ставят. Поскольку инициатором увольнения являлся он сам, трудно было понять, кому адресован этот упрек.