Я убью тебя, менеджер! - Евгений Зубарев Страница 68

– Командир, ты чего, охренел! – строго спросил усатый мужик в кожаной куртке, небрежно наброшенной поверх тельняшки.

– Мы неправильно едем! – вставил свои пять копеек наркоманского вида типаж в джинсовой куртке и брючках дудочкой.

Водила чуть сбросил скорость и обернулся в салон:

– Граждане пассажиры! Простите меня! Здесь, за поворотом, девушка у меня живет. Любовница. Я только повидаться к ней заскочу, и сразу назад! Позволяете, нет?

Салон замер, гомон прекратился. Люди вопросительно смотрели друг на друга, и их лица светлели на глазах.

– Ну, если ненадолго, то давай! – разрешил вдруг громила в тельнике.

– Да что там мужику, много ли надо – две минуты, и орел, – кивнула толстушка с переднего сиденья. – Ты уж там не части, постарайся как надо! – напутствовала она его, похоже, за всех неудовлетворенных питерских женщин сразу.

И даже гнусный тип процедил:

– Ну если ты к бабе, то я не против. Только чтоб в темпе. И не пей там много. Я тоже к бабе тороплюсь.

Водила тут же прибавил газу и после пары поворотов вырулил на соседний мост.

– Да ремонт на том мосту идет, граждане! – объяснил он отклонение от маршрута, снова весело скалясь в салон. – А за доверие спасибо. Душевный у вас в Питере народ, скажу я вам! У нас в Одессе хрен бы так ответили! Злые там все стали, недобрые.

В салон вернулся гомон – все вспоминали, кто как жил в Союзе, и сколько раз бывал в Одессе, и какие там были девушки, копченая рыба, и какова была дружба народов в целом. Толстушка с переднего сиденья покачала головой:

– Эк вон, сколько лет прошло, а люди Союз только добром поминают! – Потом она посмотрела на меня: – И негров тогда в городе не убивали. Наоборот, помню, мы их подкармливали. – Она вдруг достала из потертой хозяйственной сумки батон сервелата и решительным жестом сунула его мне: – Эй, камрад! Студент небось? Голодный, да? На, возьми!

В ответ я рефлекторно протянул руку и взял колбасу, глупо улыбаясь.

– Да, черных сейчас реально мочат, – озабоченно сказал мужик в тельняшке и, порывшись у себя за пазухой, достал мерзавчик «Столичной». – На, френд! – закричал он мне со всей дури, хотя я сидел в шаге от него. – Держи! Выпьешь там, в общаге своей вонючей, за дружбу народов!

Он сунул мне шкалик в ноги и оставил между коленками. Я, чувствуя себя полным идиотом, с любопытством естествоиспытателя повернулся посмотреть еще и на реакцию гнусного типа и, как выяснилось, не зря.

– И от меня тоже – на вот, братуха африканская! Бабе моей и так нормально будет, – он протянул мне здоровенную шоколадку, но мне нечем уже было ее брать, и тогда он аккуратным, но точным движением засунул ее в карман моей куртки.

Теперь все пассажиры маршрутки смотрели на меня умильными глазами и вслух переживали за разгул расизма и ксенофобии в культурной столице Европы. Я понял, что если скажу сейчас хоть слово без акцента, если признаю, что я такой же, как они, то разрушу какую-то очень существенную, важную, доселе невидимую деталь их советской души, помещенную жестокими обстоятельствами в современные реалии, похороненную там, казалось бы, почти навечно, но вот вам, не потерянную окончательно, живую и воистину бесценную.

Называлась ли эта деталь общественного характера модным, но глупым термином толерантность или это было просто банальное следование за настроениями коллектива, меня уже не волновало. Я не хотел это ломать, мне показалось крайне важным оставить это в людях без царапин буффонады и дешевого гротеска.

Поэтому я только сдержанно кивнул, по-доброму улыбнулся им всем и сказал:

– Руссланд – карошо! Пушкин и Гагарин – карошо! Я есть тут выходить. Я говорить вам спасибо, россияне!

Россияне тепло улыбались мне в ответ, пока я выходил, но, когда дверь за мной закрылась, мне показалось, что их лица снова ожесточились. Во всяком случае, сквозь окно я увидел, что тип в джинсовой куртке немедленно приобрел свой первоначальный гнусный вид наркомана, ожидающего долгожданный «приход», а толстая тетка с грустью уставилась в свою сумку, где теперь не хватало целой палки сервелата.

Поскольку я вышел из маршрутки на пару кварталов раньше, чем следовало, то направился к дому напрямик, через тесные жилые дворики Петроградской стороны, заполненные сейчас галдящей детворой, болтливыми мамашами и группами «соображающих на троих» мужиков и подростков, еще вполне миролюбивых, поскольку речь идет о раннем вечере – времени, когда предвкушение праздника только начинается, а выпивка еще не заканчивается, а значит, для конфликтов нет причин.

Посреди одного из таких двориков я едва не споткнулся об смешного цыганенка, отставшего от разноцветной толпы своих собратьев, потому что он засмотрелся на меня. Замечу, что к цыганам у меня отношение сугубо неполиткорректное, ибо негр для питерских цыган – всегда либо бесплатная кормушка, либо объект для насмешек.

Но этот цыганенок не проявлял нездорового любопытства к содержимому моих карманов – о содержимом я вспомнил сам, нащупав шоколадку, подаренную гнусным типом.

Я достал ее и вручил пацану. Он послушно взял шоколадку, по-прежнему больше рассматривая меня, чем неожиданный презент, и тогда одна из смуглых женщин, остановившихся неподалеку, приподняла свой огромный цветной платок и строго сказала оттуда на безукоризненном русском языке:

– Что надо сказать дяде, Руслан? Что следует ответить?

Руслан весело стрельнул черными глазами по сторонам и громко ответил, указывая грязной рукой себе за спину, где как раз расположилась компания выпивающих мужиков:

– Партизаны вон там, штандартенфюрер!

Я прыснул, поражаясь невероятному абсурду ситуации, а цыганка, кокетливо закатив очи к свинцовому питерскому небу, сказала мне:

– Вы извините, ради бога! Руслан у нас такой шутник.

Я примирительно поднял руки, соглашаясь с этой оценкой, но всю дорогу, пока шел до дома, всхлипывал от неожиданных приступов смеха, нападавших на меня всякий раз, когда я видел во дворах обособленные компании, сгрудившиеся вокруг бутылки.

Партизаны, блин. Ой, не могу!

Ответ от калифорнийского провайдера дожидался меня в редакции уже утром следующего дня. В сугубо деловом письме не содержалось никаких лишних вопросов, зато были любезно указаны все подробные координаты некоего Антона Ершова, питерского веб-дизайнера, нарисовавшего шаблон и зарегистрировавшего форум «Российских веганистов-антифашистов» в американской части Сети.

Я подумал, что негоже влезать в такое болото одному, и тут же перезвонил Валере в убойный отдел – он как раз высиживал там очередное суточное дежурство.

Валера меня внимательно выслушал, а потом пошел советоваться с вышестоящим начальством.

Утро этого дня, надо сказать, в телевизоре выглядело еще более истерично, чем вчерашний вечер. К Юлии Тотошкиной, донельзя утомившей телезрителей еще накануне, присоединилась тьма крайне нервных барышень и юношей, взывающих к правительству и президенту от имени самых невозможных общественных организаций, включая общество «Легальной политической эвтаназии» и «Коммунистов Северного Чертаново».