Убийство в теологическом колледже - Филлис Дороти Джеймс Страница 68

– Присяжные не сажают в тюрьму. Это делает судья, – сказала Кейт и добавила, словно испугавшись, что Рафаэль грохнется в обморок: – Почему бы вам не присесть, мистер Арбетнот?

После секундного колебания он сел на стул и сделал явную попытку расслабиться.

– Люди, которых кто-то ненавидит, не должны позволять себя убивать. Это дает им несправедливое преимущество. Я его не убивал, но чувствую себя так, словно сделал это.

– Тот отрывок из Троллопа, который вы зачитывали вчера за ужином, ваш выбор? – спросил Дэлглиш.

– Да. Мы всегда сами выбираем, что читать.

– Совершенно другой архидьякон, другой век, – проговорил Дэлглиш. – Честолюбивый человек преклоняет колени перед умирающим отцом и просит прощения за то, что желает ему смерти. Мне показалось, что архидьякон принял этот отрывок на свой счет.

– Так и было задумано.

Снова повисло молчание, а потом Рафаэль сказал:

– Меня всегда занимал вопрос, почему он так неистово преследовал отца Джона. Не то чтобы архидьякон сам был гомосексуалистом и подавлял желание, боясь разоблачения. Но теперь я знаю: он просто косвенно искупал собственную вину.

– Вину за что? – поинтересовался Дэлглиш.

– А этот вопрос, думаю, вам лучше задать инспектору Джарвуду.

Дэлглиш решил сейчас не продолжать разговор в этом русле. К Джарвуду у него была тьма вопросов. Пока инспектор не будет готов к беседе, коммандеру придется действовать почти наугад.

Он спросил у Рафаэля, чем именно тот занимался после окончания повечерия.

– Сначала я пошел к себе. Предполагается, что после повечерия мы храним молчание, но это не обязательное правило. Обратиться друг к другу можно. Мы не траппистские монахи [13], но обычно действительно расходимся по своим комнатам. Я читал и писал сочинение до половины одиннадцатого. Выл ветер – да вы и сами знаете, сэр, вы же здесь были, – и я решил пойти в главный корпус проведать Питера, Питера Бакхерста. Он переболел инфекционным мононуклеозом, и до полного выздоровления еще далеко. Я знаю, что Питер ненавидит грозы – не молнии, не гром и не проливной дождь, а завывания ветра. Понимаете, когда ему было семь, в соседней комнате умерла его мать. И в ту ночь был сильный ветер.

– А как вы попали в главный корпус?

– Как обычно. Я живу в комнате номер три в северной галерее. Я прошел через раздевалку по коридору и поднялся по лестнице на третий этаж, где в задней части здания у нас изолятор. Питер там спит вот уже несколько недель. Само собой, он не хотел быть один, и я сказал, что могу остаться на всю ночь. В изоляторе есть вторая кровать, на которой я и заснул. Я попросил у отца Себастьяна разрешения покинуть колледж после повечерия, так как обещал присутствовать на первой литургии своего друга. Это в церкви на окраине Колчестера. Но я не хотел оставлять Питера и решил, что поеду рано утром. Служба все равно не начинается раньше десяти тридцати, поэтому я был уверен, что успею.

– Мистер Арбетнот, а почему вы мне об этом не рассказали утром в библиотеке? – поинтересовался Дэлглиш. – Я спрашивал, выходил ли кто-нибудь из комнаты после повечерия.

– А вы бы рассказали? Так унизить Питера: поведать всему колледжу, что он боится ветра?

– Как вы провели вечер?

– Мы разговаривали, потом я ему почитал. Коротенький рассказ Саки, если вам интересно.

– Вы видели кого-нибудь, кроме Питера Бакхерста, после того, как вошли в главное здание примерно в половине одиннадцатого?

– Только отца Мартина. Он заглянул к нам где-то в одиннадцать, но не остался. Он тоже беспокоился о Питере.

– Потому что знал, что мистер Бакхерст боится сильного ветра? – поинтересовалась Кейт.

– Такие вещи для отца Мартина не секрет. Хотя не думаю, что кто-нибудь в колледже, кроме нас двоих, еще в курсе.

– Той ночью вы возвращались в свою комнату?

– Нет. В изоляторе есть душевая на случай, если бы мне захотелось помыться. А пижама мне была не нужна.

– Мистер Арбетнот, – спросил Дэлглиш, – вы абсолютно уверены, что заперли дверь в главный корпус из северной галереи, когда пошли к своему другу?

– Я абсолютно в этом уверен. Мистер Пилбим обычно проверяет двери примерно часов в одиннадцать, когда запирает парадную дверь. Он сможет подтвердить, что она была закрыта.

– И до утра вы изолятор не покидали?

– Нет. Всю ночь я провел там. В полночь мы с Питером погасили ночники и улеглись спать. Не знаю, как он, а я спал крепко. Проснулся незадолго до шести тридцати и увидел, что Питер еще спит. Когда возвращался к себе в комнату, то встретил отца Себастьяна, выходящего из кабинета. Кажется, он не удивился, увидев меня, и не спросил, почему я не уехал. Теперь я понимаю: его голова была забита совсем другими вещами. Он просто велел всех обзвонить – студентов, персонал и гостей – и попросить прийти в библиотеку в семь тридцать. Я помню, что спросил: «А как же заутреня, отец?» А он ответил, что заутреня отменяется.

– Он как-нибудь объяснил, почему нужно всех созвать? – спросил Дэлглиш.

– Нет, никак. Я узнал, что произошло, только когда присоединился ко всем в библиотеке в семь тридцать.

– И вы больше ничего не хотите нам рассказать, совсем ничего, что могло бы иметь отношение к смерти архидьякона?

Повисла долгая пауза, в течение которой Арбетнот пялился на свои руки, сжатые в замок на коленях. Потом, словно приняв какое-то решение, он поднял глаза и внимательно посмотрел на Дэлглиша.

– Вы задаете много вопросов. Я знаю, у вас такая работа. Могу я тоже задать один?

– Конечно, – отреагировал Дэлглиш, – хотя не могу обещать, что вы получите на него ответ.

– Дело вот в чем. Очевидно, вы – в смысле полиция – верите, что архидьякона убил тот, кто находился в колледже прошлой ночью. Должно быть, у вас есть на то причины. Хотя разве не более вероятно, что в церковь пробрался кто-то извне, может быть, чтобы что-то украсть, а тут неожиданно нагрянул Крэмптон? В конце концов, это место не охраняется. Он бы без проблем попал во внутренний двор. И, вероятно, без проблем залез бы в главный корпус и достал ключи от церкви. Любой, кто хоть раз у нас останавливался, мог знать, где хранятся ключи. Мне просто интересно, почему вы сосредоточились на нас – на студентах и священниках.

– Мы абсолютно непредвзяты, – ответил Дэлглиш. – Больше я ничего не могу вам сказать.

– Понимаете, – продолжил Арбетнот, – я тут раздумывал – хотя, конечно, мы здесь все только этим и занимаемся… Если архидьякона убил кто-то из колледжа, это должен быть я. Никто другой не стал бы, да и не смог бы. Никто не ненавидел его столь сильно и, даже если ненавидел, здесь никто не способен на убийство. Я думаю, а вдруг я сделал это в бессознательном состоянии? Может быть, я встал ночью, отправился в свою комнату и увидел, как он заходит в церковь. А потом я за ним пошел, мы сильно поссорились, и я его убил – разве такое невозможно?