Крест и корона - Нэнси Бильо Страница 7

Какая-то искорка вспыхнула в глазах моей бедной кузины, и она двинулась ко мне.

Люди, сгрудившиеся вокруг меня, одобрительно взревели. Теперь они могли получше разглядеть приговоренную. Двое солдат догнали ее. Еще мгновение — и они вернут ее на прежнюю тропу.

Маргарет смотрела прямо на меня. Я видела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать не могла.

Я вытащила из кармана четки, выпростала руку сквозь прутья ограды и бросила их сестренке. Они упали в грязь перед ее ногами. Бедняжка нагнулась, чтобы поднять четки, и в этот момент какая-то старуха перевесилась через ограду и плюнула в Маргарет. Плевок угодил на левую грудь.

— Чтоб тебе вечно гореть в огне, папистская шлюха! — проорала старуха.

Солдаты схватили Маргарет. Один из них крикнул что-то старой карге. Они заметили только плевок. Я увидела, как Маргарет схватила четки с крохотным крестиком, зажала их в кулаке и прижала к себе.

Солдаты повели ее дальше, она повернула голову через плечо и увидела, как я машу ей и рыдаю.

— Джоанна! — воскликнула моя кузина. Солдаты увели ее.

Затем толпу призвали к тишине, и крики и гул смолкли. Седобородый судебный пристав долго зачитывал приговор, но я слышала только отдельные фразы: «Виновна в государственной измене… подстрекала к бунту… заговор с целью развязать войну… по повелению его величества». Едва лишь пристав закончил читать и опустил свиток, как солдаты тут же схватили Маргарет.

Я поднялась на ноги, но вздрогнула, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Это был Джеффри Сковилл. Он снова нашел меня.

Мы оба смотрели, как солдаты подняли Маргарет на бочку и привязали к столбу в двух местах: выше груди и на талии. Другие солдаты тем временем подгребали к ее ногам хворост. Кузина была слишком далеко от меня, и я не могла ясно видеть ее лицо, но мне казалось, что ее губы двигаются в молитве. Я надеялась, что четки по-прежнему в руке Маргарет.

— А-а-а-а! — в один голос выдохнула толпа. Секунду спустя я поняла почему: какой-то невысокий человек побежал к месту казни с горящим факелом в руке. Он поклонился солдатам, стоящим полукругом у столба, а потом запалил ветки вокруг бочки.

— Помилосердствуй, Господи, помилосердствуй, Господи, — прошептала я и начала читать доминиканскую молитву во избавление от страданий, ту, которую и собиралась прочесть в минуту ее смерти. По крайней мере, мне удалось совершить задуманное.

Толпа снова заволновалась:

— Кто это такой?

— Что он хочет?

Я повернулась в ту сторону, откуда раздавались крики, и увидела, что к Маргарет бегом направляется высокий, хорошо сложенный джентльмен лет пятидесяти с мокрыми от слез щеками.

На несколько секунд я застыла в оцепенении. Неужели подобное возможно? А затем стала перелезать через ограду.

— Что вы делаете? — Джеффри схватил меня за руку, потянул назад.

— Пустите меня! Пустите, вам говорят! — Я вырвала руку. — Я должна ему помочь!

— Помочь этому человеку? Но с какой стати? — изумленно воскликнул Джеффри.

— Потому что это мой отец! — выкрикнула я и, перевалившись через ограждение, приземлилась с другой стороны. Мои щеки тоже были мокры от слез.

К тому времени отец уже почти добежал до Маргарет. Но солдаты бросились за ним, и я увидела, как один из них ударил его колом в плечо.

— Не смейте его трогать! — закричала я, и солдат развернулся, удивленно разглядывая меня.

— Назад! Назад! — Он замахнулся на меня колом, словно на бешеную собаку. У него за спиной я видела целую толпу солдат, которые пытались схватить моего отца.

— Папа, нет! Нет! — снова закричала я и увидела, как он дернул головой. Хотя на отца навалились сразу трое, он все-таки сумел подняться на ноги.

— Джоанна, уходи отсюда! — успел прокричать он, прежде чем удар в грудь снова свалил его.

Кто-то схватил меня за руку, я попыталась было вырваться, но это оказался Джеффри Сковилл. Констебль перебрался через ограду следом за мной.

— Идемте назад, — умоляющим голосом проговорил он.

Трое стражей бросились к нам. Я увидела, как высоко поднятый кол обрушился на голову Джеффри и тот без сознания рухнул в грязь.

Тут я услышала сердитые крики и повернулась. Мой отец сумел вырваться и снова бежал прямо к Маргарет. В тот миг, когда солдат догнал его и ударил в спину колом, он вытащил из-под своего дублета что-то маленькое и бесформенное.

Отец упал перед Маргарет на колени, и я увидела, что он бросает темный мешок в пламя, подбирающееся к ее корчащемуся телу.

Несколько секунд спустя раздался страшный взрыв, словно в одно место ударили сразу десять молний. Черные огненные вихри метнулись ко мне. А потом все вокруг почернело.

Я смотрела, как солнце садится за церковные шпили Лондона. Мелкий дождик перестал. К вечеру солнце превратилось в огненный шар, который сжег тучи и поглотил липкий туман, цеплявшийся к ногам, колесам и копытам лошадей. Теперь, когда светило подрагивало над западным горизонтом, в глазах у меня жгло и щипало, хотя я и не могла понять отчего — то ли от солнечных лучей, то ли от черного дыма, что поднимался над Смитфилдом несколько часов назад.

Я сидела спиной вперед на королевской лодке, руки мои были закованы в кандалы. Я не видела, куда плыву, но чувствовала, как уверенно, глубоко загребают веслами все четверо гребцов. На них были зеленые с белым — цвета дома Тюдоров — костюмы, и они точно знали пункт нашего назначения. Я не сомневалась, что это также известно и людям в других лодках, что плыли по Темзе, и даже лондонцам на берегу. Когда кто-нибудь проплывал мимо нас, я чувствовала на себе любопытные взгляды людей, слышала, как они переговариваются: «Кого это еще взяли?» Старуха, мывшая в реке посуду, долго не сводила с меня глаз, провожала взглядом, так выгибая шею и наклоняясь, что я уже подумала: вот сейчас она свалится в воду.

Все это время я сидела ровно и спокойно, выпрямив плечи и высоко подняв подбородок, как меня учили с самого раннего детства. Я не хотела показывать свой страх. И я определенно не хотела, чтобы кто-нибудь увидел человека, лежавшего на дне лодки, — его перевязанная голова покоилась у меня на коленях. Икры мои болели под тяжестью головы Джеффри Сковилла, но не могла же я уложить беднягу на мокрое днище. Его обмякшее лицо, закрытые глаза, засохшая струйка крови на правой щеке — все это вызывало у меня жесточайшие угрызения совести. Мне нужно было многое обдумать, о многом помолиться и попытаться столько всего понять, прежде чем меня доставят в то место, куда везут. А тут еще этот раненый констебль.

Когда солнце исчезло и липкие сумерки окутали реку оранжево-фиолетовым светом, Джеффри со стоном очнулся.

Кандалов на нем не было, и он, подняв руку, недоуменно пощупал свою забинтованную голову. Медленно, неуверенно сел, повернулся и встретился со мной туманным взглядом. Я боялась предстоящего разговора, хотя и понимала, что он неизбежен. А потому спросила: