Девятый чин - Олег Егоров Страница 7

— Можем договориться, — дал задний ход либерийский гражданин без особой надежды на успех своего предложения.

— Договорились уже, — беспечно отмахнулся Глеб Анатольевич. — А это здесь на хрена?

Соломон, успевший сгонять за молотком, аккуратно положил его перед Малютой на столешницу.

— Сам сказал: «молоток», — пропыхтел Соломон, указывая на орудие столярного производства. — За гвоздями я Родимчика отправил в хозяйственный.

Малюта задумчиво повертел в руках инструмент, после чего запер в сейфе.

— Правильно, — одобрил он действия помощника. — За тобой еще бригада хохлов. Давно пора ремонтом заняться. Эту сволочь тащите пока в подвал.

Не обращая внимания на протесты Дрозденко, подхваченного невесть откуда подоспевшими братками, глава преступного синдиката отомкнул ключом ящик стола. Достав из ящика переплетенный в телячью кожу «судовой журнал», Малюта сделал в нем следующую запись: «Молоток и гвозди. Возможно, хотел начать ремонт».

Запись была произведена по рекомендации лечащего врача Сони Ореховой. С некоторых пор Глеб Анатольевич страдал провалами в памяти. Подобное заболевание чаще всего возникает у людей, злоупотребляющих алкоголем и наркотиками. Врач посоветовала заполнять провалы рассказами окружающих о тех событиях, которые происходили непосредственно в момент потери памяти. Сознаться же, даже самым доверенным своим бойцам, в подобной слабости значило для Малюты частично утратить не только память, но и авторитет. Потому он старался заполнять провалы тайно от сподвижников.

— И бритву не забудьте! — крикнул Малюта вслед своим соколам, еле-еле выдворившим из комнаты упиравшегося руками и ногами Дрозденко. — Я что?! Сам все за вас должен помнить?!

Брусникин любил качественные вещи, будь то костюмы, сорочки, тапочки, белье или чемоданы. "Встречают по одежке, а одеваются — по уму, — сделал он как-то внушение Сергею Зачесову, предпочитавшему ярко выраженный стиль «все до фени».

Зачесову Никита оказывал покровительство. Но не такого рода покровительство, когда подопечного рекомендуют знакомым директорам, агентам и режиссерам, — Брусникин учил Сергея жизни, как подобает успешному товарищу.

— Ну что ты в дырявых кедах на смотрины приперся?! — выговаривал он Зачесову, повстречав его, скажем, в приемной агентства «Альбатрос», равно известного как приличным качеством рекламной продукции, так и приличной оплатой актерского труда. — Проще надо быть! Ты кто? Леонардо Ди Каприо?

— Нет! — пугался Зачесов.

— Так и не выдрючивайся, — назидательно рекомендовал Брусникин, и перст его упирался в жилетку Сергея. — Где ты взял эту кожаную мерзость?

— В «Пассаже».

— Не свисти, — сурово предупреждал Никита. — Денег не будет.

— В «секонд-хенде», — покорно сознавался товарищ.

— Здесь и сейчас! — Никита был неумолим.

Сергей, вынесший из кабинета хозяев агентства обещание типа «мы вам позвоним», что было равносильно отказу, безропотно стаскивал кожаную жилетку.

— Вот что, Серега, — внушал ему, дружески обнимая за плечи, Брусникин. — Или ты меняешь прикид, или профессию.

«Он прав, — с тоской размышлял Зачесов. — Чем еще можно объяснить мои вечные проколы? Талантом, слава Богу, я не обижен, как некоторые». Под «некоторыми», разумеется, полагался Брусникин и ему подобные бездарности.

Сделав соответствующие выводы, Сергей радикально изменил свой внешний облик. На дубляж очередного американского блокбастера, где внешность, казалось, не имела решающего значения, он прибыл в черных лакированных туфлях с латунными пряжками, белых шортах и футболке «Планета Голливуд».

— Ты безнадежен, старик, — сокрушался Брусникин, также занятый на озвучивании, но только главного персонажа. — Лучше в плавках на работу ходи. Фигура у тебя, по крайней мере, дивная…

Укладывая в добротный чемодан без опознавательных знаков носильные вещи, стоившие уплаченных денег, Брусникин собирался в творческую командировку на африканский континент. Одновременно он беседовал по телефону:

— Что значит «занят»? Надежда! Я же не по поводу аванса звоню!.. Когда я продинамил?!

Пока секретарша директора уличала Никиту в злостном пренебрежении лучшими ее чувствами, Брусникин сражался с чемоданными замками. Отправляясь на первобытный, в его представлении, материк, Никита стремился в максимальной степени обеспечить автономное существование. Хотя сетку от москитов он достать так и не успел.

— В следующий раз обещаю, — зашептал он, упираясь коленом в неподатливую крышку. — Разумеется, на всю ночь. Явлюсь, как говорится, с вещами.

— Это к кому ты с вещами явишься? — Людмила, вооруженная кипятильником, позабытым Никитой в спешке, ухватила за хвост последнюю фразу.

— Обещал Надежде экзотическую маску в Либерии прикупить, — поспешил объясниться с женой Никита.

— В Либерии?! — возопил на другом конце провода Лохнович, которого секретарша уже успела соединить с ходоком. — Ты что?! Обалдел?! Сезон в разгаре! Ты знаешь, скольких нервных клеток мне стоило уломать Васюка?! Я здоровьем за твоего Грушницкого расплатился! Я последние волосы потерял на худсовете!

— Правильно, — одобрила Людмила инициативу мужа. — Надежде маска не повредит. По крайней мере, от нее дети перестанут шарахаться.

— Почему Грушницкого?! — Брусникин, кое-как запихнув кипятильник в щель между электрической бритвой и феном, приналег на крышку. — Почему Грушницкого, Аристарх?! Публика нам этого не простит!

— Дурную болезнь у арабок не подцепи, — предупредила жена Никиту. — Не знаю, как публика, но я точно не прощу. Я тебе сразу проведу операцию по смене пола.

— Там что, Люда рядом? — насторожился в трубке Лохнович.

— Там одни приматы в сценарии. — Замки наконец сдались, и Никита в изнеможении рухнул на кровать. — Герой-одиночка в дебрях джунглей. Русский Тарзан, короче.

— Нарзан?! — голос Лохновича взметнулся до высоких частот. — Опять рекламируешь эту польскую муть?!

— Моисеич, — устало отозвался Никита. — Печорина. Печорина, а не Грушницкого. Ты же знаешь, я в долгу не останусь. У меня — контракт. Всего пять дней за свой счет, и мы — в шоколаде.

— Это не за свой, Брусникин, — уточнила жена. — Это за мой.

Никита бросил на нее умоляющий взгляд, от которого таяли даже снежные бабы.

— Спроси, она Розочку не сможет завтра принять? — забубнила трубка. — У Розочки в министерстве начальство сменилось.

Супруга Лохновича считала, что новое руководство потребует от подчиненных нового имиджа.

— Розочку! Завтра! — Никита прикрыл микрофон ладонью. — Пощади! Я тебе из Африки целый букет привезу!

— Пусть в десять приходит, — смилостивилась жена. — Только утра, а не вечера. Веди себя хорошо. И обратно вернуться не забудь.