Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник Страница 7

— Слушай, Васильевич, — сказал он, — не слишком мы большой темп взяли? Нам-то с тобой ничего, а ребята ведь и сдохнуть могут.

— Тут случай, как в анекдоте, — отвечал капитан. — Надо, Дмитриевич, надо.

— Смотри, чтоб потом разговоров не было, — хмыкнул Малышев.

У Кондратюка вошло в привычку непременно проверять, как выполняются его приказы. Заместители не обижались, потому как на его месте каждый делал бы так же. Он обошел расположение, проверил маскировку, оценил место, выбранное для туалета и для часового, и приказал завтракать, разрешив потом выпить по два глотка воды.

— Судя по карте, километров девять отмахали, — жуя консервы с галетами, сообщил Марьясин.

— Скорее, отползли, — уточнил Черных. — Днем бы другое дело, а ночью не очень-то намахаешь.

— Ишь, разбежался, — хмыкнул Михаил. — День предназначен для штатских и этих, относительно обученных из ВДВ. А мы — люди ночи. Кстати, как охранение?

— В порядке.

— А ты знаешь, Юрий Ангонович, как римляне располагали часовых на ночь?

— Сказать, что не знаю, как-то не по-суворовски. Сказать, знаю, ты не поверишь. Как быть?

— Слушать старших, если хочешь вырасти большим и умненьким, — назидательно подняв палец, проговорил Михаил и обернулся к заинтересованно прислушивавшимся парням. — Это и к вам относится, юноши. В первых строках докладываю, что в римских отрядах стражи поддерживалась жесточайшая дисциплина. Если командир при обходе обнаруживал спящего часового, его сперва ужасно избивали, а потом сжигали, почему-то вместе с одеждой. Наверное, для того, чтобы ее будущий владелец не заразился недисциплинированностью. А с часовыми было так. Когда солдаты укладывались спать, часовые стояли не перед ними на расстоянии, как это делается сейчас, а внутри. Если кто-то хотел проникнуть на охраняемый объект, то прежде чем снять часовых, он вынужден был пройти по телам спящих.

— Нашего Дмитриевича на них не было, — отозвался кудрявый черноволосый прапорщик Валерий Савченко. — Он бы за тридцать метров всадил в часового нож так, что тот бы и не пикнул.

— Тогда уж лучше снять из бесшумки, — хмыкнул кто-то. Остальные рассмеялись.

Отношения в группе были весьма демократичные. Парни, независимо от званий, обращались друг к другу на «ты» и чаще всего по имени. Исключение делалось не для многих. Капитана называли командиром и Васильевичем, Марьясина — Мишей или старшим с ударением на последнем слоге, Малышева — Дмитриевичем и только юного лейтенанта Черных все, кроме капитана и старшего лейтенанта, величали Юрием Антоновичем, вероятно, потому, что он затрачивал немало усилий, чтобы казаться солиднее и старше. Однако ничего похожего на фамильярность и панибратство в отношениях между командирами и подчиненными не было. Никто не переходил эту незримую, но четко ощущаемую границу. Субординация не внешнее ее проявление, которым так дорожат люди, не имеющие за душой ничего, кроме чина, а ее внутренняя сущность, та, что бросает подчиненного под пули, нацеленные в командира, — соблюдалась в полной мере. О настоящих офицерах мотострелки и десантники шутили: «Командир остановился — все сели, командир сел — все легли.» Люди группы Кондратюка точно знали, что здесь, где довлела фанатичная религиозная сила, подкрепленная боевыми отрядами моджахедов, то есть, по существу, в тылу врага, от командира зависит их жизнь. И понимание этого еще больше крепило ту сознательную дисциплину, которой на протяжение всей истории человечества добивались все армии мира. Но это подразделение спецназа ГРУ было лишь крохотной частичкой разлагавшейся и уже начавшей смердеть большой армии гигантской страны.

Когда солнце сползло за вершины, и горы стали стремительно погружаться в сумрак, теряя привычные очертания, группа была уже готова к выходу. Капитан проверил, не осталось ли следов их пребывания на стоянке. За этим следили все, но проверить он полагал необходимым. Все, что могло каким-то образом навести на группу, включая пепел от сигарет, тщательно уничтожалось. Крупный мусор собирали, упаковывали и бросали в глубокую расщелину, а сверху заваливали камнями, чтобы его не вытащило наверх зверье или птицы. Если подходящей расщелины не было, мусор уносили с собой, чтобы захоронить в другом месте. Но иногда, когда нужно было дезинформировать противника, его специально оставляли. Сейчас этого не требовалось.

— Дай приказ охранению выдвигаться и идти прежним темпом, — сказал Марьясину Кондратюк.

Четверо суток, днем маскируясь и изнывая от жары, ночью совершая изнурительные марш-броски, шла по горам группа. На пятую ночь пришлось значительно отклониться от маршрута, по широкой дуге огибая обнаруженное днем расположение пакистанских войск — не менее мотострелковой дивизии с частями усиления, определил капитан. Шестой ночью сделали еще крюк, чтобы обойти гарнизон танкового полка со всем его хозяйством и жилым городком. Только на утро седьмого дня пути, судя по карте, вышли к цели, которую еще предстояло отыскать среди бесчисленных складок гор и нагромождения скал. А нашлась она внизу, прямо под базой группы, у подножья горы в узкой бесплодной долине, по которой ветер гнал полосы песка и клубы пыли. Видимо пилот все же чудом сумел найти это единственное на многие километры вокруг пригодное для посадки место и, как мог, посадил самолет. Он лежал на боку с оторванным крылом и опавшим кучкой металла хвостовым оперением. Отсюда, сверху, самолет казался маленьким и жалким, словно варварски сломанная и небрежно брошенная игрушка.

Как ни изучали шестнадцать пар глаз каждую впадину близлежащих гор, на всем обозримом пространстве не видно было ни человека, ни малейшего движения, кроме пыли, что гнал по долине ветер. Только вечером, когда солнце уже ползло за гребни гор, обладавший орлиным зрением Костя Игнатов рассмотрел поднимавшийся ниже их стоянки из-за нагромождения скал колеблющийся столб воздуха — так поднимается жар от бездымного костра.

Говорят, будто в горах по-пластунски не ползают. Может быть, если в этом нет нужды. А у них в этом была большая нужда, скорее необходимость. В эту ночь всей группе, за исключением командира и радиста, пришлось много ползать и еще больше ждать, затаясь с ножами наготове, не смея шевельнуться затекшими телами и до звона в ушах прислушиваться к шорохам темноты.

— Что ж, позицию они выбрали с умом, — обобщая донесения, заговорил капитан, — подходы к самолету просматриваются отлично. Только вот не подумали, что привыкшие к равнинам шурави могут забраться выше, чем они. А если без лирики, то ситуация такова. В пятистах метрах ниже нас и в трехстах метрах выше самолета в засаде расположен примерно взвод автоматчиков с двумя пулеметами и ротным минометом. Одеты в форму пакистанских войск. Ниже, метрах в пятнадцати от самолета, находится три поста. Расстояние между ними до сорока метров. Меняются через один час. До вечера у нас еще целый день. Каждый должен продумать свой вариант операции.

Варианты в основе совпали, да и выбор в этой ситуации был невелик. Вечером командир уточнил план действий.

Трое без звука ножами снимают посты внизу, забирают с самолета табличку и возвращаются. В это время основная группа блокирует засаду и в случае тревоги полностью уничтожает ее. Затем — отход вглубь пакистанской территории. Если же операция пройдет нормально, как, по убеждению командира, оно и должно быть, группа возвращается на эту же самую базу.