Жена моего босса - Ольга Карпович Страница 7

После обильной еды на него, уставшего с дороги, опустилась приятная истома, начало клонить в сон. Решив, что со всеми проблемами разбираться будет завтра утром, Руслан прошел в комнату, завалился на застонавшую под его весом раскладушку и провалился в сон.

День не задался с самого утра. Проснулась Ольга оттого, что в спальне ее лондонского дома с грохотом обрушился карниз. Открыв глаза, она несколько минут ошарашенно моргала, разглядывая повисшую поперек окна деревянную балку и осевшую на полу пенным сугробом белую штору. С комода на нее нагло щурился иссиня-черный кот Барс и будто бы безмолвно вопрошал: «Ну и что ты со мной за это сделаешь, хозяйка? Может, отлупишь? Как же, слабо тебе!»

– Сволочь! – обругала кота Оля и запустила в него тапкой, намеренно промахнувшись на добрые полметра.

Звать горничную не хотелось. Ольга встала, влезла на подоконник, оценивая размеры причиненного ущерба и одновременно в который раз задаваясь вопросом, как это ее угораздило пригреть подобную беспринципную помоечную животину.

Вообще-то Ольга была категорически против животных в доме. Все эти умиленные писки по поводу бархатистых новорожденных щенков или пушистых котят были ей чужды. Оле ни к чему были в доме посторонние души, как живые, так и мертвые. Темноты и одиночества она не боялась тоже.

А Барс… Барс появился у нее случайно. Однажды вечером она просто обнаружила на балконе своей спальни потрепанного бродягу, который, едва она открыла балконную дверь, нахально вломился в комнату и отказался выходить. Ольга гнала его, пыталась вытурить из спальни шваброй, брызгала на мерзавца водой из кувшина – все было бесполезно. Захватчик встречал ее попытки выселить его с надменным спокойствием и ледяным презрением. И Оля сдалась: в конце концов она ценила характер и в людях, и в животных. Барс поселился в доме на радость близнецам, жил независимо, иногда исчезал куда-то на несколько дней, потом неизменно возвращался. В общем, хлопот с ним почти не было – за исключением мелкого бытового вредительства.

«Не такого уж и мелкого, впрочем», – вздохнула Оля. Она поискала глазами какой-нибудь тяжелый предмет, которым можно было бы воспользоваться вместо молотка, в конце концов, не найдя ничего лучше, вооружилась бронзовой пепельницей и принялась прилаживать отодранный карниз на место.

Внизу шумел уже зазеленевшими ветвями небольшой сад, раскинувшийся за домом. За кустами высился массивный кирпичный забор, за которым резво неслись куда-то разноцветные автомобили. В оконном стекле отразилась стройная молодая женщина в черной шелковой ночной рубашке, светлые волосы волнами вдоль лица, тускло-зеленые, цвета бутылочного стекла, глаза, тонкие, с нервным изломом брови. Ольга показала самой себе язык и занялась карнизом.

Этот старый каменный дом в пригороде Лондона, некогда бывший родовым поместьем какого-то английского баронета, Миша приобрел уже давно. Именно по его подобию он выстроил и подмосковную резиденцию. Особенное внимание уделив оборудованию детской, сумев собрать в ней все самое лучшее, что только могло сыскаться в мире.

Да, отцом ее муж был отличным – не могла не признать Оля. Удивительно нежным, чутким, заботливым. Всегда умел найти для пацанов нужные слова, посмеяться вместе с ними, подурить, иногда, впрочем, мог и жестко отчитать за провинность. Пашка и Сашка его обожали, и Ольга никогда не призналась бы себе, что ее тяготит эта их взаимная привязанность, заставляет чувствовать себя в западне.

Она вышла замуж за Мишу совсем юной, семнадцати лет, и вспоминать о тех временах не любила. Рано умерший отец, вечно больная мать, маленький брат, неожиданно свалившаяся на ее плечи ответственность. Самое начало девяностых, трещавшая по швам страна, зарплата матери обесценивалась с каждым днем. Об учебе в институте нечего было и думать, надо было как-то кормить семью. После школы Ольга наскоро окончила курсы парикмахеров, устроилась в местную цирюльню, с недавних пор гордо именовавшуюся «Салон красоты «Розалия», целыми днями, до чертиков в глазах, мыла, стригла, расчесывала, укладывала, а денег все равно катастрофически не хватало.

И вдруг появился Миша – веселый, беззаботный, богатый. Деньги для него, казалось, не то что не имели значения, а просто были неважной вещью, о которой и говорить-то не стоит. Она же была вечно голодной девчонкой, каждый вечер усердно штопающей последние колготки.

Наверное, он покорил ее этим своим дьявольским обаянием, ленивым шиком хозяина жизни, спокойной уверенностью в том, что уж ему-то позволено все. К тому же оказался по-настоящему нежным, чутким и страстным любовником, сумевшим пробудить в ней, неопытной девчонке, чувственную женщину. В общем, что теперь вспоминать, как бы там ни было, Ольга вышла за него замуж, родила двоих детей и лишь через несколько лет, опомнившись, поняла, что оказалась втянутой в сумасшедшую кровавую круговерть эпохи накопления первоначального капитала.

Сколько раз приходилось ей вскакивать по ночам, наскоро одевать детей и нестись на машине с вооруженной охраной черт знает куда, главное, подальше от Москвы, потому что у Миши вдруг появлялись основания ожидать очередного покушения. Скольких друзей семьи она провожала на кладбище под яростные клятвы собравшейся у гроба братвы «отомстить этим падлам». Очень скоро она удостоверилась, что и ее всегда внимательный, не теряющий ироничного оптимизма муж был замешан во всех этих бесконечных разборках, отстрелах и дележе сфер влияния. И не только просто был замешан, а являлся самым главным действующим лицом во многих преступлениях, связанных с его сферой бизнеса. Иногда, просыпаясь по ночам и вглядываясь в темневшее на подушке четко вылепленное лицо, она гадала, сколько душ у него на счету. Или смотрела, как он, забавляясь, барахтается с пацанами на лужайке перед домом, и холодела от мысли, что этот заботливый папаша, нимало не задумываясь, лишил каких-то других детей их отцов.

Поначалу Ольга была еще очень молодой, беспечной, жадной до жизни. С Мишей ей было интересно, весело, увлекательно, он открывал для нее мир, который она, нищая провинциальная девчонка, без него никогда бы не увидела, а на все остальное, казалось, можно было закрыть глаза. «Олькин, не вникай!» – с улыбкой останавливал ее Миша, когда она пыталась задавать ему вопросы относительно его бизнеса. Она и не вникала – это ведь было так удобно, комфортно, безопасно.

Только отчего-то Ольгу все чаще посещало чувство, что она находится в клетке, западне, не оставляло ощущение стягивающейся на шее петли. Дома, машины, обеспеченная жизнь, к которой она привыкла, сыновья, не чающие в отце души, и чуткий, внимательный, заботливый муж, берущий все на себя, принимающий все решения, не оставляющий ни глотка свежего воздуха. Временами, готовая завыть от безвыходности, беспросветности своего положения, она представляла, что берет себя в руки, уходит от Миши, начинает все заново. И тут же обрывала себя – что, что заново?!. Ты же ничего не умеешь, не знаешь жизни. Тебе с семнадцати лет все подносили на блюдечке, настойчиво оберегая от любых проявлений самостоятельности. Даже если допустить такой фантастический поворот, что Миша тебя отпустит, чего ты добьешься?! Разрушишь семью, сделаешь несчастными трех человек, заставишь детей гордо выживать в нищете? Или, что вероятнее, мальчиков заберет Миша, а тебе, глупой, никчемной тетке, которой сыновья вскоре начнут стыдиться, разрешит видеться с ними по праздникам.