Секретные поручения - Данил Корецкий Страница 7

— Значит, так, — деловито сказал капитан. — Разузнай все про их фашистские делишки. И про наркотики, кстати, тоже. Западный мир подрывает нашу идеологию с помощью многих средств. Наркотики — одно из них. Ясно?

Курлов кивнул.

— И запомни: ты помогаешь нам — мы помогаем тебе. Если вздумаешь водить нас за нос — не обижайся. Не ты первый такой умный. Понял?

Курлов кивнул еще раз.

Зеленоглазого паренька в пинкертоновском твиде звали Денис Петровский. Ночь, которую Сергей провел в подвалах Управления, для Дениса тоже не сложилась: ему до трех утра пришлось торчать в гостинице у Отты, слушать ее бредни и пить ее любимое баночное пиво, в котором не было ничего, кроме газа и градусов.

— У тебя есть шов от аппендицита? — она говорила на довольно приличном русском, которому ее научили на частном филологическом факультете в Копенгагене, но с чудовищным акцентом. Впрочем, английский у нее был еще хуже.

— Нет, — отвечал Денис, хотя на самом деле аппендицит ему вырезали в восьмом классе.

— Врешь, ты просто боишься, что я захочу проверить. Ты просто зажался, Дени, вот что я тебе скажу.

— Тебе лучше будет лечь, Отта. Ты плохо выглядишь.

Последнюю фразу для важности он произнес по-английски. Спасибо маме за спецшколу и частных репетиторов. Теперь у Ирины Семеновны он ходит в лучших учениках, а впереди еще целых два года интенсивного университетского курса. Если вдобавок тренироваться в разговорной речи с носителями языка, то можно здорово навостриться… Только можно ли считать Отту «носителем» английского?

Наверное, он вопросительно посмотрел на датчанку, и она истолковала вопрос в соответствии с направленностью настроения.

— Я здоровая и свободная женщина, но я не хочу ложиться с кем попало… Покажи шовчик, слышишь?

Отта, конечно, шутила. К тому же она была толстой, и на ее блестящем носу болтались огромные очки в роговой оправе.

Она была чистокровной датчанкой и была пьяна, как бывают пьяны только чистокровные датчане. Отта Хамаргюсон нарезалась со своим дружком Карлом, который приехал в Тиходонск снимать фильм о детской балетной школе. К десяти вечера Карл немного протрезвел и уехал на встречу с российским продюсером, а Дениса попросил присмотреть за подругой — мало ли там чего. С той поры он не появлялся.

— Ладно, Дени, — говорила Отта, — так и быть. Ты зажался, да. Но зато у меня есть шовчик, и я покажу его тебе, чего бы это мне ни стоило. Мой доктор говорил:

«Очень жаль, фру Хамаргюсон, что теперь вы не сможете выступать в шоу, ведь это приносит очень немалый доход». И точно. Вот, например, Ванесса, с которой я вместе училась в колледже, — она каждую субботу танцует в «Хаузер» и приносит домой две тысячи крон, а еще ее кормят там, как корову…

Денис знал: если Карл вернется и увидит, что его подруга демонстрирует тут стриптиз, — он просто убьет ее. И правильно сделает.

— Давай лучше потанцуем, — сказал Денис. — Что-нибудь старомодное.

— Ты серьезно, Дени? — брови Отты поползли вверх. Эта толстушка обожала танцевать — даже больше, чем пить свое отвратное баночное пиво.

— Совершенно серьезно, — кивнул Денис. — Только я хочу, чтобы ты переоделась.

Твое сиреневое платье тебе идет куда лучше, чем эти джинсы.

— Ой, — она капризно надула губы. — Не хочу.

— Иди, не спорь.

— А ты не убежишь?

— Делать мне нечего?

— Как-как? — не поняла она.

— Не убегу.

— Ладно, тогда одну минуту…

Отта взяла из шкафа свое сиреневое платье и вышла в ванную. Звякнула защелка.

Зашумел душ.

Денис не стал терять время даром и сразу прошел к письменному столу. С той самой минуты, как Карл смылся, его не покидала надежда, что Отта вот-вот отключится и уснет, — но толстуха, как ни странно, держалась. Теперь надеяться времени не было. Надо действовать.

Он один за другим выдвигал ящики стола, торопливо изучая их содержимое. Обыскал одежду в шкафу. Затем принялся за чемоданы. Денис Петровский ощупывал пласты белья, как опытный гинеколог, который с закрытыми глазами может определить трехнедельную беременность по форме и упругости матки.

Но здесь не было ничего, если не считать коробочки из-под обувного крема с какой-то трухой — похоже, пылью марихуаны.

Душ в ванной продолжал шуметь, Отта баском напевала «Желтую подводную лодку».

Денис вздохнул с облегчением. Что ж, он и раньше почти не сомневался: эти выпивохидатчане — обычные законопослушные граждане, которые приехали сюда с единственной целью снять еще одну сентиментальную киношку о бедных, разнесчастных, но жутко талантливых русских. Конечно, Отта с Карлом могут с треском вылететь из страны за хранение наркотиков, — но надо учитывать и то, что каждая пятая домохозяйка в Копенгагене выкуривает перед сном сигаретку с легкой травой и для них это настолько же привычно и традиционно, как подсолнечные семечки для наших тиходонских теток.

— Я готова, — сказала Отта, появляясь на пороге ванной комнаты.

Датчанка была без очков. Она натянула свое вечернее сиреневое платье с блестками, и Денис поразился, насколько она похожа на тюлениху, которая только что выползла из воды и вся сверкает серебристыми холодными каплями.

— Здорово, — сказал Денис. — Тебе очень идет.

— Хватит заливать, Дени. Я и так прекрасно знаю, что похожа на беременную самку тюленя, — сказала Отта и нетвердым шагом направилась к магнитофону. — Морриконе хочешь?

— Ставь.

Заиграла мелодия из фильма «Профессионал». Денис почувствовал под рукой мелкие чешуйки блесток и мощь неохватного тела Отты. А еще — острый каблук на носке своей туфли. Танцевать Отта не умела.

В начале четвертого вернулся Карл — ни слова не говоря, не разуваясь и не раздеваясь, завалился на кровать и захрапел.

— Свинья, — сказала Отта. — Какой отвратный мужик. Но я его еще заставлю расшевелиться, вот увидишь.

Смотреть Денис не стал. Он предложил выпить по последней, после чего Отта наконец отключилась, и ему удалось уложить ее рядом с Карлом. Затем он прошел в туалет, помочился, снял крышку смывного бачка и заглянул внутрь, пошарил пальцами под ним и под трубами. Потом зашел в ванную, вымыл руки, проверил укромные места под раковиной и ванной, преодолевая брезгливость, осмотрел небрежно брошенные на пол трусы и лифчик. Они напоминали паруса средней яхты.

«Зоофилия, некрофилия, педофилия, геронтофилия… — неожиданно вспомнил он. — Интересно, есть болезненная тяга к женщинам гигантских размеров? Какая-нибудь макрофилия?» Среди многочисленных половых извращений такая форма ему не попадалась. Надо будет спросить у Франка…