Каменный убийца - Луиз Пенни Страница 7

Но в конечном счете он не решился сделать это со своим сыном. Разве в жизни и без того было мало сложностей, чтобы еще идти по ней с именем Оноре Гамаш?

– Он хочет, чтобы ты ему позвонил.

Гамаш посмотрел на часы. Почти десять.

– Позвоню завтра утром.

– И что ты ему скажешь?

Гамаш взял руки жены в свои, потом отпустил их и улыбнулся ей:

– Как насчет кофе с ликером в Большом зале?

Она взглянула ему в глаза:

– Не хочешь прогуляться? Кофе я закажу.

– Merci, mon coeur. [24]

– Je t’attends. [25]

* * *

«Где тот мертвец из мертвецов», – беззвучно прошептал Гамаш, размеренно шагая в темноте. Компанию ему составлял приятный ночной аромат леса, а еще звезды, луна и свет за озером. Семейство в лесу. Семейство его фантазий. Отец, мать, счастливые, цветущие дети.

Ни печалей, ни утрат, ни громкого стука в дверь по ночам.

На его глазах огонек погас, и все по другую сторону озера погрузилось в темноту. Семья мирно заснула.

Оноре Гамаш. Неужели это было так уж неправильно? Неужели его чувства по этому поводу так уж ошибочны? И что он скажет утром Даниелю?

Он задумчиво уставился вдаль. Но через несколько минут вдруг начал ощущать присутствие чего-то в лесу. Какое-то сияние. Он огляделся – нет ли рядом еще кого-нибудь, другого свидетеля. Но ни на террасе, ни в саду никого не оказалось.

Любопытство повлекло Гамаша в ту сторону. Он шел, чувствуя мягкую траву под ногами. Оглянулся и увидел яркие, веселые огни «Усадьбы» и людей, двигающихся в комнатах. Потом снова повернулся к лесу.

В лесу стояла темень, но не тишина. По лесу двигались какие-то существа. Хрустели веточки, с сучков что-то падало и мягко шлепалось о землю. Гамаш не боялся темноты, но, как и большинство благоразумных канадцев, побаивался леса.

Однако что-то белое сияло и манило его, как сирены – Одиссея, и он против воли шел вперед.

Это находилось на самой опушке леса. Гамаш подошел и с удивлением увидел большой идеальный цельный куб, похожий на сахарный. Высотой он доходил до его паха. Гамаш протянул было руку к этому кубу, но отдернул ее. Куб был холодным и немного влажным. Протянув руку еще раз, теперь уже с большей уверенностью, Гамаш положил ее на вершину куба и улыбнулся.

Это был мрамор. «Значит, я испугался мраморного куба», – усмехнулся он, высмеивая себя самого. Не медведя, не пантеры. Ничего, что было бы опасным, и уж явно ничего такого, что могло бы ему угрожать. Но ведь он испугался. Этот куб напомнил ему о чем-то.

– Противные прыщи Питера постоянно прыщавятся.

Гамаш замер.

– Противные прыщи Питера постоянно прыщавятся.

Вот опять.

Он повернулся и увидел фигуру, стоящую посреди лужка. Вокруг нее висела едва заметная дымка, а у носа светилось яркое красное пятнышко.

Джулия Мартин вышла потихоньку выкурить сигарету. Гамаш громко откашлялся и провел рукой по кустарнику. Красная точка тут же упала на землю и исчезла под изящным каблучком.

– Добрый вечер, – весело сказала Джулия, хотя Гамаш сомневался, что она знает, к кому обращается.

– Bonsoir, madame, – ответил Гамаш и слегка поклонился, подойдя к ней.

Изящное вечернее платье подчеркивало стройность ее фигуры. Косметика, маникюр, прическа – все это было на месте даже на опушке леса. Джулия помахала тонкой рукой перед ртом, прогоняя едкий табачный запах.

– Насекомые, – сказала она. – Мошка. Единственная неприятность восточного побережья.

– На западе у вас нет мошки?

– В Ванкувере – почти нет. Разве что слепни на площадке для гольфа. Они меня с ума сводят.

В это Гамаш мог легко поверить – слепни его тоже мучили.

– К счастью, дым отгоняет насекомых, – сказал он, улыбаясь.

Она помолчала, потом хохотнула. Джулия Мартин была легка в общении и смеялась легко. Она прикоснулась к его руке привычным жестом, хотя они и были едва знакомы. Но жест был не навязчивый, просто вошедший в привычку. Наблюдая за ней в предыдущие дни, Гамаш обратил внимание, что она прикасается ко всем. И улыбается всему.

– Вы меня засекли, месье. За курением. Вот уж в самом деле ерунда какая-то.

– Ваша семья этого не одобряет?

– Меня в моем возрасте давно не волнует, что думают обо мне другие люди.

– C’est vrai? [26]Хотелось бы и мне так.

– Ну, может быть, чуточку и волнует, – признала она. – Я уже давно член этого семейства.

Она посмотрела на здание гостиницы, и Гамаш проследил за ее взглядом. Там, за окном, ее брат Томас, склонившись к матери, что-то говорил ей, а Сандра и Мариана молча глядели на них, не зная, что за ними тоже наблюдают.

– Когда прибыло приглашение, я думала, что не поеду. Понимаете, это ежегодное семейное сборище, но я прежде никогда их не посещала. Ванкувер отсюда так далеко.

Перед ее глазами снова возникло то приглашение на полированном полу за внушительной дверью их дома, куда оно упало словно с немалой высоты. Она знала это чувство. Помнила плотную белую бумагу и знакомые каракули. Это было противостояние двух характеров. Но она знала, кто одержал победу. Кто всегда одерживал победу.

– Не хочу их разочаровать, – тихо сказала Джулия Мартин.

– Я уверен, вы бы не смогли это сделать.

Она повернулась к нему, широко открыв глаза:

– Правда?

Гамаш сказал это просто из вежливости. Он совершенно не знал о взаимоотношениях членов семейства.

Джулия заметила его неуверенность и снова рассмеялась:

– Простите меня, месье. Каждый день, проведенный в кругу моего семейства, я сбрасываю десять лет. Теперь я чувствую себя неловким подростком. Жалкой девчонкой, которая украдкой курит в саду. Вы тоже?

– Курю ли я в саду? Нет, уже много лет не курю. Я тут из любопытства.

– Осторожнее. Мы бы не хотели вас лишиться. – В ее тоне проскользнули игривые нотки.

– Я всегда осторожен, мадам Мартин, – сказал Гамаш тоном, который пресекал любую игривость.

Он подозревал, что флирт – ее вторая, пусть и безобидная, натура. Несколько дней он наблюдал за нею, и она с такими же интонациями разговаривала со всеми: мужчинами, женщинами, родственниками и чужими людьми, собаками, бурундуками, пташками. Она ворковала со всеми.