Прямой эфир - Валерий Хазин Страница 7

В любом случае был полдень, кажется.

Октябрьское солнце еще успевало скользнуть в окно теплой коньячной волной – и вдруг почудилось, как будто угасла эта волна каким-то темным сполохом у книжных стеллажей – словно ветреная тень пальмы или быстрый кошачий изгиб.

И не ясно, что изумило Дана сильнее: то, что незнакомка начала отвечать на его вопрос, не оборачиваясь, по-свойски разглядывая что-то на полке, или сам вопрос, нелепо слетевший с его языка: «Вы – Алия?» Да и вопрос, говорят некоторые, почему-то сразу прозвучал на английском: Are you Ahliyah? Или это потом так всплывало в воспоминании, слилось с ее обморочной американской речью?

«Ничего не поделаешь – южная кровь, – сказала она, не оглянувшись. – А когда не знаешь, куда целиться, можно нечаянно попасть и в точку», – так и проговорила она спиной к нему… И только слегка всколыхнулось чернильным всплеском облако волос в сквозящем луче.

«Я – не Алия, sorry», – сказала она, развернувшись, полуприсев на край стола, постучав ноготками по ноутбуку, которого (можно было ручаться) не было здесь накануне.

«Я – не Алия, но вы удивительным образом угадали, попали в точку. Случайно. В первый раз такое. Об этом имени в числе прочих думали мои родители, когда я родилась… Я же говорю – кровь предков. Многих сбивает с толку. Особенно офицеров на границах. Ну, и вообще – бывают проблемы, в том числе и с именами… Моя мать была албанка, из арберешей в Южной Италии – не слышали? Католичка. А отец – сицилиец. Они были врачи, уехали в Штаты. Я родилась в Филадельфии, и почему-то им хотелось, чтобы имя дочери непременно звучало бы по-итальянски, но при этом не было итальянским… И чтобы обязательно на А. Непонятно почему. Они отвергли даже экзотические Анализа и Аледжа. Отец обожал Данте. И действительно был еще вариант – Алия. Как вы догадались? Но закончилось все совсем странно… Артичелла… Был говорят, под таким названием знаменитый средневековый учебник по медицине, составленный каким-то арабом-христианином… Звучит по-итальянски, правда? А на самом деле – полный кошмар. Переводится «маленькое искусство», представляете себе? В Америке еще куда ни шло, когда тебя зовут Arti, а здесь… В албанском это вообще мужское имя, между прочим, хотя и редкое… Артичелла…»

Сделала она шаг или просто по-американски выбросила вперед руку – Дан не мог бы припомнить, но зато успел увидеть ее разные глаза, и на миг показалось ему, что встречалось уже в какой-то книге описание таких глаз: один – темный, точно кора сосны, другой – влажно-серый, словно морской голыш после отлива. Смотреть в эти глаза не хотелось.

«Вы должны простить меня за вторжение, – говорила она, снова присев на стол. – У меня были ключи, хотя теперь это ваш кабинет, я понимаю… У меня есть ключи… Я принесла ноутбук. То есть давно должна была принести, но не решалась… Я здесь вообще в первый раз с тех пор, как Иосиф… Еще до Рождества, до прошлого Рождества он просил меня отнести ноутбук в ремонт – он терпеть не мог заниматься техникой. И, как всегда, чинили его так долго, что все почти забыли. А потом… В общем, я забрала его… и вот… Удивительно, что сохранился и счет, и заказ – при здешнем-то сервисе. Но там на диске, оказывается, все было необратимо, почти ничего не уцелело – базовые программы пришлось переустанавливать заново. Как шутят прожженные компьютерщики, «мама снова стала девственницей»… Пардон… Ноутбук радийный, и его давно нужно было вернуть… Но я все никак не могла собраться… А сегодня мне сказали, его можно отдать вам… для работы… Точнее, DJDJ мог бы и сам передать, конечно, но я все-таки решилась подняться… и зайти… взглянуть…»

И здесь, похоже, Дан увидел или понял, что именно рассматривала на стеллаже назвавшаяся Артичеллой – третью полку сверху. Странным змеинообразным рядом выстроились на ней сувенирные, необычных форм, смешные спичечные коробки, которые он не осмелился тронуть из уважения к памяти хозяина: Casino Royal из Венеции, Пизанская и Эйфелева башни, Empire State Building, разумеется, и что-то еще, малознакомое…

И, поймав его взгляд, как будто бы улыбнулась назвавшаяся Артичеллой:

«Это мое… То есть наше. Было наше. Детское увлечение, можно сказать. У меня их несколько сотен, отовсюду, очень разные, даже в форме шара… А Иосифу нравились такие – в вертикаль – здания и башни. Он шутил, что надеется дожить до времени, когда кто-нибудь догадается соорудить для туристов коллекцию башен Котора. Мы всегда искали их там, где бывали: в отелях, ресторанах – в разных городах… Устраивали что-то вроде детектива или веселого сыска. И я старалась привозить ему из поездок… Знаете, еще за пять минут до вашего появления я собиралась их забрать назад… А потом почему-то захотелось оставить… как есть… Но вы не должны сердиться, что я вошла… вот так. Вы уже поняли, наверное, что Иосиф и я… И что меня, правда, всегда пускали…»

«Ее, правда, всегда пускали, – усмехался тем же вечером DJDJ, разглядывая сквозь бокал задымленную рустовку в углу «Портобелло». – Всегда и всюду, кроме студии во время эфира. Хотя иногда она бывала и там, не в мою смену: сидела зачем-то рядом с Иосифом, а ведь по-русски совсем не говорила. А со временем обзавелась и ключами, и магнитным пропуском. Это же не Америка и не Италия. Иосифу многое прощалось… А тут… настоящий роман, знаете ли, при такой разнице в возрасте… И ведь давно, уже и не вспомнить, когда у них началось. В Черногории это уважают. Она и встречала его нередко по утрам после ночных эфиров, и в кабинете у него засиживалась. И ему нравилось, похоже. Он говорил, Arti – по-литовски значит «около, рядом» и не уставал придумывать ей всевозможные двусмысленные прозвища на разных языках, вроде Arti Crafty, или Arti Mighty, my cup of tea, и тому подобное. Последняя любовь, так сказать, – с каждым днем все нежней и безнадежней… Правда, меня, честно говоря, иногда начинало подташнивать… Все-таки остаешься мужчиной, пока у тебя есть тайны от женщины… Она хороша, конечно, вот только глаза… Если бы я обладал пером нашего несравненного Милорда Павича или был хотя бы coffee writer, как вы, – сказал бы, что оба глаза у нее глядят внутрь, но в разные стороны: серый – на север, а карий – на юг…

…Понятия не имею, чем она занимается. Однажды слышал что-то про антропологию в Базеле и этнографические экспедиции, но, по-моему, это – пурга, как говорят русские. Слишком много свободного времени и денег, слишком много путешествий. Там была некая загадочная история с ее родителями – Иосиф намекал. Они якобы погибли в автомобильной катастрофе в Нью-Джерси. Но так как оба были геронтологами, а до этого поставили на ноги какого-то таинственного нефтетрейдера, – бездетный магнат в благодарность будто бы взял осиротевшую дочь обожаемых врачей под опеку: обеспечил ей не только образование, но и приличный пожизненный доход… Я не очень верю в такие истории, но подозреваю, что в Париж, Флоренцию и на Маврикий они с Иосифом ездили на ее деньги. И кажется мне, что если и был там, в американской юности, какой-нибудь провинциальный дядюшка Дональд или Гумберт, то родители-геронтологи тут совершенно ни при чем, хотя не мое это дело…

…И в Китай – вспомнил – они ведь собирались вдвоем поехать еще и в Китай, и было много разговоров. Мы, кстати, и заспорили об этом с Иосифом на той попойке, после праздника Камелий. Я вспомнил. Меня тогда удивило еще, что ее не было у него дома в Перасте в ту ночь. А с ним мы повздорили – не всерьез, естественно, а в полупьяном запале – и все из-за его пресловутого последнего эссе. Оно ведь и в самом деле оказалось странным, озадачило всех.