Тайна перстня Венеры - Ольга Тарасевич Страница 7

Ну и последнее, наверное. Черный юмор судмедэкспертов. Есть или нет? По мне – так вот нет. Мы – белые и пушистые. А черный юмор – весь у следователей. Меня поражает в них скудость ума в сочетании с буйством фантазии. Недавно одна деваха, занимавшаяся расследованием смерти младенчика, выдала эксперту пассаж. Дескать, скажите, уважаемый специалист, мог ли младенец выпасть из окна без постороннего вмешательства. Я, как всегда в таких случаях, возбудилась, перезвонила этой козе из следственного отдела. И поинтересовалась, как она вообще до такого додумалась – что груднички сами в окно сигают?! Деваха в трубку попыхтела-посопела и застенчиво выдала: «Ну, может, он шел-шел, оказался у окна, заигрался и упал». В два месяца! Дошел, взобрался на подоконник, заигрался! Ладно, бог с ней, с девицей, она молода – и у нее есть шанс если не поумнеть, то сделать ценное открытие о невозможности двухмесячных деток ходить ножками. Но ведь большинство-то следователей – люди взрослые, а чудные! Недавно на дежурстве был выезд на труп, обнаруженный в гаражном кооперативе. Приехали – мужичок возле «ракушки» на земле валяется, в спину нож воткнут. Не надо тут быть семи пядей во лбу, чтобы понять: проткнули бедного дяденьку, и рука у злодея не дрогнула! Но нет – следователь скребет лысину и начинает рассуждать: «Может, мужик не убит, а с собой покончил? Вы скажите, Наталия Александровна, мог ли он себя так ловко в спину пырнуть? Не выйдет, рука под таким углом не гнется? Понятно. Ах, как жалко! Но ничего, кто ищет – тот находит, ведь он мог по-другому поступить. Вон там возле забора кирпичи кто-то сложил, видите? А что, если он нож между кирпичами засунул – а потом спиной да на лезвие с разбега?..» Блин, видел бы кто те кирпичи! Мало их там, невысоко они сложены, до середины бедра всего лишь доходят. Получается, даже если отбросить абсурд следовательской версии, потерпевший должен был в полуприседе о кирпичи спиной шахаться! Смех смехом, но я потом действительно вынуждена была в заключении писать, что очень сомневаюсь в возможности покончить с собой, пятясь на корточках к зажатому в кирпичах ножу. Это только в книжках следователи с огнем в глазах азартно расследуют преступления. В реальной жизни пыл на другое направлен – уголовное дело не возбуждать. А поиск преступника, неотвратимость наказания, справедливость – это все из области литературы. Кстати, не то чтобы я осуждаю подобную поэтизацию образа. Иногда даже сама в детектив краем глаза загляну или под криминальный сериал уборку затею. Ну и нормально – милиция там такая вся из себя порядочная. Пусть люди видят хорошее, верят в лучшее. Сегодня и так все вокруг нервные, несчастные…

Впрочем, что я все над следаками ерничаю. И у нашего брата смешные проколы случаются. Помню, был у нас начальником бюро судебно-медицинской экспертизы один дядечка, склонный к публицистическим излияниям. Статьи любил писать – про совесть, нравственность и прочие моральные категории. К нему человек в кабинет заходит, а он бац ему – и статью «Как начать жить по совести?» в качестве презента. Человек сразу напряженно думает: что именно в его облике натолкнуло на мысль о необходимости такого чтения?! А еще тот начальник бюро очень рассеянным был, и мы иногда над этим подшучивали. Привел он как-то в морг выводок ментов-курсантов, им полагается такие места посещать. Заходит в одну секционную, бодренько спрашивает у эксперта: «Что тут у нас?» – «Двойное удавление». Начальник глаза трет – одна жесткая странгуляционная борозда на шее трупа. «Ну, как же, – продолжает потешаться эксперт, – вот на этом столе труп с удавлением, и на том – тоже. Итого – двойное. Что же вы забываете-то нашу терминологию? От жизни оторвались!» Начальник в следующую секционную молодых ментов загнал, а там тоже два трупа, уже с извлеченными органокомплексами, оба – с явными следами ишемической болезни сердца, ИБС. «Вот, обратите внимание – случай двойной ИБС», – продолжил учить молодежь шеф.

– …Вы уже выбирать экскурсии? Мы можем ехать вместе! Я понимать русский, мне русский гид – очень хорошо, практика, – радостно щебечет Дитрих. Он отметил отсутствие на моей руке обручального кольца и почему-то приободрился. Зря: судебные медики обычно колец не носят, украшения вместе с перчатками на раз-два снимаются. – Эфес, Памукале – здесь есть много интересного! А еще мы можем выбрать прогулка на яхта.

Я собираюсь его расспросить о местных достопримечательностях поподробнее. Все-таки хочется составить хоть какое-то впечатление о стране. Пока я вообще не чувствую себя в Турции! Вокруг – немцы, а персонал отеля, как ни странно, в большинстве своем обладает скорее славянской, нежели восточной, внешностью. И я видела много светловолосых горничных! Почему? Здесь рядом Греция, но там тоже все смуглокожие, черноглазые… Пожалуй, надо действительно съездить на экскурсии. И обязательно выбраться в город. А как иначе понять, какая она, Турция! У бассейна или на морском пляже дыхание страны не почувствуешь. Гид говорил, что возле отеля останавливается местная маршрутка – долмуш. До центра Кушадас всего минут двадцать езды.

Но озвучить свои мысли я не успеваю. Внимание внезапно привлекает хрупкая женская фигурка в красном купальнике, несущаяся вдоль берега с истошными истеричными криками:

– Помогите! Егор тонет! Где спасатели?! На помощь! Кто-нибудь, господи, господи! Ну что вы лежите?! Ребенок там тонет! Помогите! Я плавать не умею!

Пока я вскочила с шезлонга, немца рядом уже не оказалось – помчался к перепуганной бледной женщине. Мне стали заметны две быстро удаляющиеся спины, потом, взревев, море вспенила белая шустрая лодка с синей полоской вдоль борта…

Наш отель называется «Long Beach». Чистая правда: линия пляжа не просто длинная, она огромная, многокилометровая. Чуть ли не до горизонта уходят длинные ряды шезлонгов, перемежающихся зонтиками из чуть растрепанного тростника. Оказывается, в этом есть и минусы, в непредвиденных ситуациях так сразу и не получится прийти на помощь.

«Дура, что же я стою? – пронеслось в голове. – Надо скорее туда, оказать первую помощь, врач отеля так быстро не успеет. Не приведи господь, еще кто угробит ребенка, с наилучшими намерениями, конечно. Не все же медики!»

– Феликс! Феликс… я с тобой разговариваю! Ты что, оглох?! Нет, клянусь всеми богами, с таким усердием тебе не миновать розог!

Квинт, надсмотрщик за рабами, занятыми в общественном туалете, орал что было сил. Но Феликс не слышал его гневных воплей. От едкого запаха человеческих испражнений он почти все время находился в каком-то странном состоянии, напоминающем сон с открытыми глазами. Тело наливалось свинцовой тяжестью. В голове делалось пусто-пусто…

Перед Феликсом, на мраморных скамьях с круглыми прорезями для отправления естественных надобностей, сидели люди. Их фигуры расплывались, превращались в цветные размазанные пятна. И почти полностью исчезали все звуки.

Вообще-то, говорят, летом в общественном туалете не так уж и невыносимо: легкий ветерок постоянно дует под потолком, где предусмотрены специальные отверстия для проветривания зала. Однако теперь слишком холодно, дырки заткнули шерстью, и дышать в туалете стало практически невозможно. Посетителям хорошо – они забегают ненадолго, обменяться новостями, посплетничать. Но если здесь находиться с утра до вечера… Да еще и спать в огороженном дальнем углу этого помещения, где запах практически тот же, мучительно-едкий… А ведь под скамьей все время журчит вода. Направленный в желоб поток смывает нечистоты и уносит их за пределы здания, в специальные ямы. Однако вонь все равно стоит отупляюще невыносимая…