Плачущий ангел Шагала - Ольга Тарасевич Страница 7

«Понял, не дурак, – тоскливо подумал Васильченко. – Газетный вариант программы „Розыгрыш“. Только прикалываются они над людьми попроще, не такими известными. И как я не признал этих девах, там же фотки их печатают… Да, классно они мужика в прошлом номере развели, сказали, что он папашей ребеночка скоро станет».

Потом Петр вспомнил, что это был позапрошлый номер. А героем последнего является он собственной персоной.

И нет чтобы хоть кому-то из знакомых пришло в голову промолчать о прочитанном! Все ехидничали – начальство, друзья, знакомые. А уж бабки с участка как злорадствовали! Верочка еще пару раз звонила, плакала, ее тоже доставали.

Разве после такой оказии оставалось много вариантов действий? Пузырь, пузырек, утопи мои печали.

Они с Колькой квасили и прикидывали: как поступить в данной ситуации? Потребовать опровержения? Сделать вид, что девах этих в отделении вообще никогда не было? И что журналистки придумали всю эту историю, чтобы опорочить светлый образ старшего оперуполномоченного Петра Васильченко?

– Эх, Петя, ну ты сам подумай. Кому ты мог дорогу перейти? А? Чтобы все поверили этой лапше, якобы провокации? Подросткам, которые магнитолы тырят? Бабушкам сварливым? И потом, они же сто пудов с диктофоном приходили. Не отбрешешься ты, не выйдет!

К сожалению, Колька оказался прав. Выпутаться из этой истории, хоть как-то сохранив лицо, было абсолютно невозможно. И за это тоже надлежало выпить.

Следующим утром, переживая муки абстинентного синдрома, Васильченко честно пытался оформлять бумаги. Но дело было ясное, что дело это темное. И что после нескольких дней возлияний требуется лекарство. Так как до конца рабочего дня можно и не дожить.

Друг Колька как никто другой понимал верность принятого решения. Он сгонял в ближайший магазин, принес пузырь и банку соленых огурцов. Васильченко достал из тумбочки стопки, и…

Рыженькая и брюнетка! Стервы, тут как тут, и не стыдно им после учиненной подставы в этот кабинет заходить!

Петр быстро накрыл стопочки мерзкой газетенкой со статьей про «развод» себя, любимого.

И, сурово насупив брови, хотел на девах прикрикнуть что-то вроде того: «Да как вы могли! Как посмели!»

Но прикрикнуть он не успел, так как девушки затараторили, перебивая одна другую:

– Мы на третьем этаже живем. Соседки. Восемнадцатый дом, корпус два.

– И пешком ходим, фигура и все такое!

– И вот идем и видим.

– А там на втором этаже только одна квартира!

– Кровь через дверь протекает, струйкой.

– Дверь не заперта, я ее толкнула, а там…

– А там… кажется, он мертвый… У самого порога лежал. Но мы «Скорую» все равно вызвали. И сразу к вам…

Девицы, как по команде, зашмыгали носами и хором поинтересовались:

– Можно водички?

Колька плеснул в два стакана воды из графина, а Петр почесал затылок. Хоть башка и раскалывалась, понял, не дурак. Плохо все за той дверью.

А проживает на втором этаже дома номер восемнадцать известный антиквар Иван Никитович Корендо. Таких случайные собутыльники не убивают. Был недавно случай на участке: один алкаш замочил другого. Устал, наверное, притомился. И лег отдохнуть прямо рядом с трупом, взяли убийцу тепленьким. Здесь такой халявы не будет, это точно.

А тут профессия у Корендо соответствующая. И кражи в Эрмитаже недавно были. «Короче, дожили, – решил Васильченко. – И до Москвы эта беда докатилась. Что ни говори, опасное дело – антиквариат».

Пока Колька переписывал координаты девах, Петр позвонил в прокуратуру и РОВД. И, захватив папку, помчался к дому номер восемнадцать.

Его сильно тошнило. И все время хотелось пить.

Ну, не черный ли океан? Чернющий!

* * *

Лика смотрела на залитый кровью затылок мужчины, и в ее горле стоял комок. К смерти невозможно привыкнуть!

Журналистский рефлекс – излагать на бумаге только то, что знаешь, – вынуждал и при написании детективов въедливо изучать «матчасть». Приходилось пробиваться в морги, находиться рядом со следователями, когда те осматривали место происшествия, посещать тюрьмы и суды. А как иначе описывать все это в романах? Это же не фантастика! А на одном Интернете далеко не уедешь. И за те несколько лет, что Лика писала книги, она получила полное представление о вскрытии тел, экспертизе, стадиях расследования.

У нее были знания и опыт. Отсутствовали страх и брезгливость. Но теперь, при виде слипшихся красных от крови волос лежащего в коридоре лицом вниз мужчины, ей хотелось рыдать.

Человеческая жизнь – это чудо, бесценный дар. Невозможно абстрагироваться от эмоций и равнодушно смотреть на то, как какой-то урод – совершенно не важно, по каким мотивам! – разбил, растоптал, уничтожил чужую судьбу.

– Ты закончил? – спросил судмедэксперт Александр Гаврилов у щелкающего фотоаппаратом криминалиста Сергея Бояринова. Тот сделал еще несколько снимков и кивнул:

– Все, можно переворачивать.

Александр Гаврилов откуда-то незаметным движением извлек резиновые перчатки. При натягивании они едва слышно скрипнули. И эксперт скептически посмотрел на лежащее ничком тело.

– Он крупный. Помогите мне.

Возле Лики, распространяя запах перегара, протиснулся молодой усатый мужчина в милицейской форме. Присев на корточки, он вдруг икнул и покраснел. Седов оторвался от схемы, которую старательно вычерчивал, но ничего не сказал.

– С бодуна дядя, – пробормотал Вронской на ухо оперативник Паша. – Некоторые участковые пьют по-черному. Их сумасшедшие бабки так достают – до белой горячки допиться можно.

– Он еще теплый, – заметил судмедэксперт. А посмотрев на лицо убитого мужчины, Гаврилов добавил: – И трупных пятен еще нет, хотя затылком вверх лежал. Значит, его убили меньше полутора часов назад. Быстро тело обнаружили, это хорошо. Сейчас пятнадцать часов двадцать минут. Считайте…

– Я знаю этого человека, – тихо сказала Лика.

Седов ухмыльнулся:

– Кто бы сомневался! Рассказывайте, гражданка, в каких отношениях состояли с потерпевшим?

– Ни в каких! – огрызнулась Вронская.

На полном лице следователя появилось виноватое выражение, и он опять занялся бумагами.

А Лика мысленно снова вошла в кабинет Ивана Никитовича.

…У Корендо имелся офис, расположенный в центре, на Новом Арбате.

Она вошла и вновь замерла от восхищения. Конечно, всем хорошо известно, что Иван Никитович – преуспевающий антиквар, коллекционер. В некотором смысле – меценат, потому что купил на аукционе коллекцию работ авангардистов и передает их Третьяковке, в связи с чем журналисты и проявили интерес к этому человеку. Однако Вронская не ожидала, что он окажется таким красивым!