Амулет Великого Слона - Наталья Александрова Страница 7

Чака решил отправиться в землю мтетва, чтобы поискать там для себя славы и богатства.

Но прежде чем отправиться к молодому Дингисвайо, он хотел получить новое оружие, настоящее оружие, которого не знал еще ни один из его соплеменников.

До того времени все нгуни в бою использовали только легкие метательные копья. Когда между двумя кланами или племенами возникал конфликт – из-за угнанного скота, спорного пастбища или опозоренной девушки, – племена встречались на границе своих территорий, вперед выходили несколько десятков лучших воинов и бросали друг в друга свои копья.

Женщины, старики и дети стояли позади, с интересом наблюдая за «сражением», которое больше напоминало спортивный поединок, чем войну.

Кого-то ранили, кого-то, случалось, и убивали, потом противники подбирали брошенные копья и бросали их обратно. В конце концов, одно из племен признавало себя побежденным, платило победителям условленный выкуп, оба племени исполняли ритуальный танец, закалывали одного-двух быков, пировали, и все расходились.

Но в воздухе витали перемены. Сильные племена захватывали земли соседей, и для того, чтобы выжить, нужно было изменить правила и способы ведения военных действий…

Наверху, на чердаке, что-то грохнуло. Ася очнулась и взглянула на часы.

Они показывали уже третий час. Пора собираться в ресторан. Неужели она так долго предавалась воспоминаниям? Ну да, застыла перед зеркалом, как лунатик, и думала о детстве. Да было бы о чем!

Нельзя жить прошлым, оно на то и прошлое, что уже прошло. Нужно жить сегодняшним днем. Это бабушка так говорила. Выброси все это из головы, говорила, теперь у тебя будет новая спокойная жизнь, все у тебя впереди, уж я об этом позабочусь. И добавляла про себя тихонько, что если Бог даст.

Бабушка не ходила в церковь, и иконы у нее дома не висели, но, видно, просила она Бога, чтобы дал ей время и силы вырастить Асю. Услышал Бог. Только Асе восемнадцать исполнилось – бабушка присела на диван и сказала: «Ох, устала что-то сегодня!» – да и умерла тихо, как будто заснула.

Ася рассердилась на себя всерьез: да что же это такое с ней сегодня! И почувствовала в руке какую-то тяжесть.

Да, это тот кулон, или медальон, или как еще его назвать. Короче, та странная тяжелая штука, которая оказалась у нее в кармане после ночного приключения на мосту. Так и сжимала его в руке столько времени.

Ася снова взглянула на эту вещь и почувствовала, что каким-то непостижимым образом связана с ней. Ей не хотелось расставаться с этим странным кулоном, хотелось оставить его себе.

Но как же бабушкины заветы?

Брать чужое нехорошо!

«Так то – чужое, – прозвучал у нее в голове внутренний голос, – а это – не чужое, это – самое что ни на есть твое…»

Она снова сжала кулон. Он показался теплым, наверное, оттого, что долго был у нее в руке.

– Никуда не пойду! – сердито сказала она своему отражению. – Никуда не пойду и никому его не отдам! И показывать никому не стану!

Она положила кулон в ящик старой бабушкиной тумбочки, что стояла в коридоре под зеркалом, и заторопилась на работу.

Маршрутка высадила Асю на углу улицы Лебедева и Финского переулка. Дальше она, как всегда, пошла двором.

Места вокруг Финляндского вокзала она знала с детства – с того, второго своего детства, что было еще до бабушки. Знала их как свои пять пальцев. Каждый проходной двор, каждую подворотню.

Как всегда, Ася вошла в сквозной подъезд, вышла из него во двор и пошла наискосок, через вытоптанный скверик с песочницей в форме парохода и парой скамеек. Она уже подходила к другому подъезду, через который можно было выйти на площадь, к ресторану, как вдруг навстречу ей выступили двое. По виду – мелкая шпана, обыкновенные хулиганы, каких в этом криминальном районе всегда хватало. Один – низенький, толстый, с круглым розовым лицом и маленькими поросячьими глазками, второй – долговязый, костистый, с квадратной челюстью. «Им только в цирке выступать, коверными клоунами», – подумала Ася, пытаясь обойти комичную парочку.

Однако это не удалось, они перегородили ей дорогу, и толстяк проговорил, нагло ухмыляясь:

– Куда это ты направляешься, красотка?

Ася этих двоих ничуть не испугалась, ей приходилось сталкиваться с куда более опасными персонажами, и она научилась неплохо с ними управляться.

– Ребята, не заводитесь, – проговорила она примирительно, – дайте пройти, я на работу иду.

– А здесь проход платный, – вступил в разговор долговязый, – это наша территория, и проход стоит тысячу рублей!

– Ребята, ребята, угомонитесь! Я у Самсоныча работаю, вам с ним ссориться ни к чему!

– Какой такой Симсимыч? – ухмыльнулся толстяк. – Не знаем никакого Симсимыча! Гоша тебе ясно сказал: проход здесь стоит тысячу. Если хочешь пройти – плати.

– Вы не знаете Самсоныча? – переспросила Ася. – А зря. Самсоныча здесь каждая собака знает, и никто с ним не связывается. Это вредно для здоровья.

– Ты слышал, Вовчик? – снова подал голос долговязый. – Она нас собаками обозвала. Теперь проход дороже, теперь он для тебя стоит пять тысяч.

– И еще ты меня поцелуешь. – добавил толстяк.

– Ты что? – Долговязый покосился на приятеля. – Тебе не противно с этой макакой черномазой целоваться?

– А что? Даже интересно. Я раньше с черномазыми никогда…

Ася немного отступила.

Ситуация ей категорически не нравилась. Раз эти двое никак не отреагировали на имя Самсоныча и, кажется, вообще первый раз его услышали, – значит, они не здешние. Здесь, в окрестностях вокзала, хозяин их ресторана был личностью известной, и все местные мелкие бандиты, ворюги и просто хулиганы с ним не связывались, знали, что это опасно.

Выходит, эти двое – гастролеры.

А тогда с чего это они привязались именно к ней?

На чужой территории заниматься мелким рэкетом рискованно, можно по незнанию наткнуться на опасного человека.

Пока стычка не выходила за разговорную стадию, но в глазах долговязого Ася заметила поднимающуюся темную муть, которая обещала ей большие неприятности. Вот что сегодня за день такой? Вроде бы и время не позднее, а вокруг – никого, как в пустыне.

Нужно как-то выпутываться самой.

Ася припомнила свое детство – свое первое, точнее второе, дворовое детство, до бабушки, когда ей приходилось всеми доступными средствами бороться за выживание.

– Погодите, мальчики, – проговорила она растерянным голосом, в то же время немного отступая. – Вы говорите, тысячу?

– Ты что, оглохла, макака? – прошипел долговязый, переходя влево, чтобы отрезать ей путь к бегству. – Я сказал – пять тысяч! Для тебя цена повысилась.