Чеченская марионетка, или Продажные твари - Полина Дашкова Страница 7

— Ну и воняешь ты, Иван! Все вы, русские скоты, воняете.

В ответ Иван только тихо мычал беззубым ртом и делалвыразительные знаки руками, мол, прости, хозяин, не понимаю.

На самом деле Иван понимал, хотя хозяин говорил на своемгортанном языке. Чужой язык выучился сам собой, слова намертво вбились впамять, как тонкие гвозди в твердую доску. Он все понимал, но никогда вслух непроизнес ни одного чужого слова. Еще в первые годы он повторял про себя родныерусские слова, думал по-русски. Пока оставалась надежда убежать, он разрешалсебе думать.

После третьего неудачного побега, когда его, связанного, скляпом во рту, волокли через горное село на веревке, он нарочно старалсяшарахнуться головой о какой-нибудь камень, чтобы все забыть и ни о чем недумать. Камней попадалось много. Голова была вся в крови.

Работая на маковом поле, ухаживая за хозяйской скотиной,моя, чистя, перетаскивая ведра воды, копая землю, он пытался представить себе,что его память — чистый белый лист или легкое облако. Он учился не помнить.Даже всплыло откуда-то из глубины подсознания странное красивое слово: амнезия.Это научное слово означало потерю памяти. По науке выходило, человек можетпамять потерять.

Он действительно забыл, сколько лет живет в этих горах. Годыслились в один бесконечный день, и день этот полнился грязной отупляющейработой, побоями, боль от которых стала совсем привычной. Он не замечал ее иудивлялся, если тело не болело.

За эти годы били его и кнутом, и плетью, и самодельнойрезиновой дубиной, и прикладом автомата, но чаще — просто ногами. Каждый раз,когда удары становились сильнее обычного, он надеялся, что убьют наконецсовсем. Но не убивали. Он стоил денег.

Все его хозяева, а их было не меньше пяти за эти годы, всеэти Махмуды, Хасаны, Абдуллы слились для него в одно темное, расплывчатоепятно. Зато троих, с которых все началось, он помнил хорошо. Он и сейчас узналбы их.

Веселый дембель Андрей Климушкин возвращался из Заполярья,где прослужил три года в Морфлоте, на подводной лодке, домой, в колхоз «ПутьИльича» Псковской области Великолукского района.

В колхоз входило два села — Веретеново и Колядки. Андрей былверетеновский, а друг его, Вовка Лопатин, — колядкинский. Им повезло служитьвместе, и домой они возвращались вдвоем. Каждого ждали дома родители,братишки-сестренки, бабушки-дедушки. У Вовки и невеста была, а Андрей пока необзавелся. Но хороших девчонок на два села хватало, он собирался приглядетьсебе какую-нибудь, жениться, работать в колхозе трактористом.

Впереди виделась долгая, хорошая, правда, скучноватая жизнь— семья, работа. И, конечно, после трех лет в подводной лодке невозможно былопросто транзитом проехать большой и красивый город Ленинград. Деньгами онирасполагали небольшими, но загулять, хоть немного, хотелось. Все-таки дембельесть дембель.

В шумном ресторане Московского вокзала подсели к ним троеприветливых, хорошо одетых кавказцев. Разговор пошел душевный, слово за слово,на столе не убывало закусок и водочки. Поезд до Пскова уходил глубокой ночью,времени оставалось навалом.

Кавказцы чокались, произносили длинные умные тосты. Андрей сВовкой разомлели и не заметили, как себе в рюмки кавказцы наливали из однойбутылки, а им совсем из другой.

Первым вырубился Вовка. Голова его вдруг беспомощно повисла,подбородок упал на грудь, рот открылся. «Чего ж мы так надрались», — подумалАндрей, попытался встать на ноги и поднять осовевшего друга, но ноги сталикакими-то чужими, ватными.

Очнулся он в поезде, под мерный стук колес, и сначалаподумал, что едет в Псков, только удивился: у них-то с Вовкой билетыплацкартные, а здесь — купе. Вовки рядом не оказалось. Вместо него присел нанижнюю полку приветливый кавказец, ткнул в грудь дуло и ласково произнес:

— Нэ шевелыс, а то убью.

Андрей попытался рыпнуться — щелкнул предохранитель. Онпонял — действительно убьет. Во рту сильно пересохло, он попросил:

— Попить дай хотя бы.

Ему подали стакан. Но вместо воды туда налили водки, да ещес каким-то странным кисловатым привкусом. Он хотел выплюнуть. Его ловкоскрутили, сжали пальцами щеки, стакан кисловатой жидкости влили в рот. Он опятькуда-то провалился.

А потом промелькнули Грозный, какие-то горные села, маковыеполя, землянки с мокрыми стенами. Он все думал о Вовке, но спросить было не укого. Его куда-то перевозили, кто-то щупал мускулы, гнул шею, смотрел зубы. Онвидел, как за него платят деньги.

Из трех своих побегов он уже не помнил ни одного. Осталосьтолько слабое ощущение звона и тугого холода на лодыжках — когда его ловили,сковывали ноги длинной цепью. А после третьего, последнего проволокли волокомчерез все село. И он пытался посильней стукнуться головой о камень. Как разпосле того, последнего побега он перестал говорить. С кем говорить? И зачем?

Теперь он уже знал, что не убежит. Не осталось сил. Ончувствовал себя глубоким дряхлым стариком. Зубы искрошились, на голове вместогустых темно-русых волос рос реденький белый пух. Он помнил, что когда-то егозвали Андрюхой. Но сейчас тот давний веселый дембель стал для него как бычужим, далеким человеком. Иногда он мысленно спрашивал:

«Что ж ты так лопухнулся, Андрюха?» И каждый раз чувствовал,что обращается к покойнику. Нет давно никакого Андрюхи. Есть немой русскийИван, который уже не помнит, сколько ему лет, откуда он родом, не знает, естьли на свете село Веретеново, Великие Луки, Псков, Россия. Для него существуюттолько эти чужие равнодушные горы, камни под ногами, пустое ненужное небо надголовой, ведра, бесконечно таскаемые с колодца, тряпка, которой надо вымытьзаплеванный пол.

Даже в госпитале, где лежали раненые, пол был заплеван.Госпиталь совсем маленький, но туда завезли какие-то сложные лампы, металлическиеблестящие конструкции, смутно напоминающие Ивану что-то связанное с медициной,с врачами.

Поставили койки с длинными тонкими шестами у изголовий.Потом он видел: к этим шестам привинчивали прозрачные банки с трубками.

Дом последнего хозяина находился неподалеку, и к домашнейработе прибавилось еще мытье полов и стирка окровавленного белья. Он равнодушнопонимал что где-то идет война и сюда везут раненых.

А потом появился доктор. То, что он русский, Иван понялсразу, хотя говорил доктор на том же гортанном чужом языке.

Когда-то давно у первого хозяина работало, кроме Ивана, ещенесколько русских, таких же, как он. Но первый хозяин его очень быстро продалвторому. С тех пор Иван не видел ни одного русского. Он знал: где-то рядом, всоседних селах, есть такие же, как он, Иваны. Но ему казалось, все такие женемые, как он.