Заказ - Константин Кульчицкий Страница 7

Пётр Иванович расстегнул подпруги и снял с Заказа седло.

– Wait a minute! Just one minute, please!.. [2]– вполголоса обратился к тренеру человек, увешанный со всех сторон фирменной фототехникой. – Пожалюйста, один снимок гóлим… без сéдэл…

Опытный репортёр безошибочно выбрал момент – отказать ему Пётр Иванович просто не мог. Кивка головой оказалось достаточно. Иностранец молниеносно расчистил пространство возле коня и, чуть отступив, вскинул к глазам аппарат.

Тот коротко прожужжал раз пять-шесть кряду, запечатлев всех троих.

Петра Ивановича с седлом.

Настороженного, любопытно косящегося Заказа.

И Серёжу, держащего в одной руке букет, а в другой повод…

– Thank you very much! [3]Прекрасний лёшадь! Tack se mycket! [4]– И, повернувшись к Сергею, выразительно поднял большой палец: – You’re the best indeed! Super class jockey! [5]Молодес!!!

Сергей смущённо улыбался, а репортер сделал ещё несколько снимков. Мало ли – вдруг пригодятся…

Наконец Заказа облачили в призовую попону, и под торжественный марш Пётр Иванович повёл его вдоль трибун ипподрома. Страсти уже поулеглись – с трибун коня приветствовали дружными аплодисментами.

Возле паддока Пётр Иванович хотел передать коня Егорычу. Тот чуть ли не бегом спешил им навстречу и был ужасно чем-то доволен.

– Дядя Петя, а можно, я сам его домой отведу?.. – завладел поводом Сергей. И повёл любимца по тенистой аллейке к конюшне. Точно так, как когда-то давно, когда Кузя ещё несмышлёнышем-жеребёнком гулял со своим «мамкой» в родной Михайловской… Серёжа держал повод длинно, и конь, опережая его, изящно изгибал шею, заглядывал парню в глаза, будто спрашивая: «Ну, что ты там отстаёшь? Шагай побыстрей. Смотри, как интересно вокруг!..» Сергей улыбнулся и… неожиданно протянул коню хлыстик. Рукоятью вперёд.

Заказ остановился… Посмотрел на него, ни дать ни взять тоже вспоминая что-то далёкое, порядком забытое… и вдруг потянулся к хлыстику мордой. Осторожно взял в зубы кожаный шарик набалдашника, секунду подержал, плавно покачивая головой… а потом шлёпнул сам себя по груди. И задиристо, словно обидевшись неведомо на кого, топнул передней ногой…

– Вспомнил, шельмец! – рассмеялся Серёжа. Это была их с Заказом старинная игра; годы с тех пор прошли, а памятливый конь, оказывается, не забыл.

Он до самой конюшни нёс хлыстик в зубах, время от времени шлёпая себя по груди, топая и с удивлением поглядывая после этого на Серёжу.

Через две скачки объявили выдачу на Заказа в тотализатор. Ставок на неожиданного победителя сделали мало, так что выдача получилась умопомрачительная. На свой «чирик» Вовка огрёб почти тысячу долларов и от счастья пустился вприсядку. К тому времени он уже порядочно захмелел, ноги заплетались кренделем, но это, конечно же, никакого значения не имело. Выигрыш необходимо было срочно отметить! Для начала Вовка велел Сёме бежать в магазин, и Сёма, привыкший быть с ним за старшего, побежал. Воля миллионера – закон…

Бомбы, драки… Теперь ты получил представление, что такое скачки.

Дик Фрэнсис

Ранние детские воспоминания чаще всего отрывочны и ненадёжны, как предрассветные сны. Но бывает и так, что жизнь беспощадно врезает их в память, оставляя там навсегда.

Тошке было четыре года, когда они с мамой и папой поехали летом на юг. Однажды утром они сели в автобус и отправились куда-то вверх по горной дороге. Узкое шоссе местами было врезано в склон, и мимо окна проплывали щербатые, прихотливо наклонённые слои разноцветного камня, серого и желтоватого. Потом серпантин поворачивал, и были видны кипарисы на обочине и чаша моря, медленно отступавшая в беспредельность. «Смотри, смотри, какой вид!» – говорила мама, но Тошку больше занимал сам автобус. Странный и немного смешной. В точности как дома, но только без крыши. Он дребезжал и скрипел и еле-еле втаскивал себя на подъём, сигналя мчащимся навстречу машинам и собратьям-автобусам, а иногда уворачиваясь от них. Куда, собственно, они ехали и что было там, наверху, Тошке запомнилось хуже. А потом они двинулись в обратный путь, и теперь уже их автобус лихо мчался с горы, а встречные ползли медленно и натужно ревели моторами. Тошка устал от впечатлений и новизны и сперва начал клевать носом, затем перестал бороться с сонливостью и задремал.

Проснулся он от страшного скрежещущего удара. Судьбе было угодно, чтобы из обрыва, нависавшего над дорогой, неожиданно посыпались камни. Наверное, они ждали много лет, выбирая именно ту минуту, когда к слепому повороту, не видя друг друга, с двух сторон подъехали две машины: снизу – бежевая «Победа», а сверху – Тошкин автобус. Водитель испуганно выкрутил руль, тормозя и пытаясь уберечься от столкновения, но выбор у него был небогатый. Лоб в лоб с «Победой» – либо в кучу камней, ещё продолжавших катиться. В довершение всех бед, легковушка шарахнулась в ту же сторону, и громоздкий автобус всё-таки налетел левым колесом на крупный обломок. Скорость была приличная… автобус подпрыгнул, как игрушечный, его отбросило и с размаху швырнуло на каменную стену. Правые колёса провалились в кювет, машина тяжело накренилась, и весь борт сплющило о скалу, зубастую от торчащих осколков породы. Рваный металл тотчас же окрасился человеческой кровью…

Тошку спасли родители. Сознательно, рефлекторно или случайно – он этого не узнал никогда. Факт тот, что папино тело прикрыло его, втиснув в мягкий мамин живот… Он не понял, что случилось. Спросонья даже посчитал было всё это игрой, но мама и папа никак не отзывались на его барахтанье, зато кругом слышались отчаянные, страшные крики… Тошка начал уже всерьёз задыхаться, когда его вытащили из-под недвижных родительских тел….

Дальнейшее он помнил хуже, и лишь одно впечаталось в память невероятно ярким стоп-кадром. Его несут на руках прочь от смятого, поваленного набок автобуса с нелепо задранными колёсами. А в автобусе много людей, и они лежат неподвижно и все как один смотрят на него, и глаза у них застывшие, полные неподдельного изумления… Особенно у одного…

Тошку усадили на камушек при обочине и надели на головку огромную чужую панаму…

Он не плакал. Сидел и смотрел, как прибывали и отбывали машины «Скорой», как появился трактор и, зацепив тросами, поставил мёртвый автобус опять на колеса. Потом автомобили начали разъезжаться. И только тогда Тошку снова кто-то заметил и стал громко кричать: «Чей ребёнок? Чей ребёнок?..»

…В пропахшем лекарствами приёмном покое больницы он тихо сидел на кушетке, пока не пришла тётенька врач. «Охти, тощой-то, ну прям заморыш, – посочувствовала она. Погладила его по головке и сделала вывод: – Из Ленинграда, наверное. – Потом удивилась: – А панама-то, панама…» Где ж было знать, что эта самая панама прилипнет к нему на всю жизнь. Войдёт в фамилию, станет прозвищем, то ироничным, то ласковым – в зависимости от обстоятельств. И даже жена в минуты наивысшей нежности будет называть его именно так. А потом случится ещё много всякого разного, и всё пройдёт, и любовь, и нежность, и жена станет бывшей…