Третье яблоко Ньютона - Ольга Славина Страница 70

— Здравствуй, Мастер, — радостно подняла на него глаза Варя.

— «Мастер»? Это слишком. Я не заслужил, — Мэтью, похоже, попытался сохранить остатки профессиональной дистанции.

— Почему не заслужил? По-моему, красиво. Ну, рассказывай скорее, что произошло…

— Не тут. Пей пока кофе. Разложу вещи и спущусь за тобой через десять минут.

Что-то в тоне Мэтью царапнуло Варю. Черт ее дернул ляпнуть про Мастера! Но он же тонкий и вежливый человек, мог бы помочь ей этот ляп сгладить. Мог бы и с ней кофе попить, — тоже мне, вещи ему разложить надо! Вскоре Мэтью пришел за ней, они поднялись в его номер, и Варя с удовольствием увидела, что все сделала правильно. Ей нравился и простор комнаты, и красный ковер, и мансардные окна под потолком. Только Мэтью ей не нравился. Он был мрачен и сосредоточен.

— Мой детектив позвонил, когда я был уже в Хитроу, собираясь лететь в Торонто. Сказал, что к восьми утра пришел, как и все три дня до этого, к дому, чтобы продолжать наблюдение, и увидел полицейские машины и «скорую помощь». Серикова нашли утром удушенного. К карнизу решеток на окне была привязана веревка, он сполз по стене на пол. Установить, убийство это или самоубийство, полиция пока не смогла. Предсмертной записки нет, но нет и следов насилия.

— Ой, какой кошмар. Как хорошо, что ты не вылетел. А для нас что это теперь означает?

— Как бы цинично это ни звучало…

— Понимаю, я не могу все это сразу переварить. А ты все-таки что думаешь? По-моему, это он сам. Он же ненормальный. Правда, я его только один раз видела… А как же человек может сам себя задушить?.. Но если не сам, то… Я даже не знаю… Может, это его собственные проблемы с партнерами или еще с кем? То-то он все метался тогда, когда мы встречались, видно было, что по уши увяз в чем-то. Я не верю в совпадения.

— Я тоже, но про какие именно совпадения ты сейчас говоришь? Ты имеешь в виду что-то конкретное?

— Не надо со мной так разговаривать, мне и так страшно.

— Извини, не хотел. Ситуация действительно неясная, и она меня, естественно, нервирует. Хотя, повторяю, сама по себе она не меняет тактики нашей защиты. Давай займемся делами. Вот тут, в моем ходатайстве, нужны твои уточнения.

Они проработали почти до девяти, потом вышли на Невский. Было светло, солнце сияло вовсю. Невероятно. Закат, который длится до рассвета. Первым делом Варя потащила Мэтью смотреть Аничков мост, потом мимо Казанского собора они пошли к Дворцовой площади. «Правда, тут сказочно? В сто раз лучше Москвы?» Мэтью немного отпустило напряжение последних дней. Действительно, город был неземной. Не хотелось искать для него слов, просто — идти и наслаждаться. Когда они прошли под аркой на Дворцовую площадь, он подумал, что не зря сюда прилетел. Александрийскому столпу и Зимнему дворцу еще можно было найти аналогии — что-то перекликается то ли с Трафальгаром, то ли с Вандомской площадью. Но колонны Адмиралтейства там, на втором плане… Как сумел человеческий ум, глаз собрать столько в одну перспективу?! Город невероятно мощный, массивный, строгий и вместе с тем непредсказуемо чувственный. От его совершенства захватывало дух. Или воздуха не хватает потому, что Мэтью пока не в состоянии понять, кто и зачем убил Серикова? Хоть и нет следов насилия, но самому задушить себя столь изощренным способом, сползая по стене? Это должно быть какое-то невероятное сочетание болезненно-депрессивного и одновременно агрессивного отчаяния и ярости. Варя стояла рядом:

— Мэтт, я все-таки думаю, это не убийство. По крайней мере, не убийство, связанное с нашим кейсом.

— Об этом можно думать, если у тебя есть какие-то факты, — сухо сказал он, с трудом скрыв раздражение. — Если ты что-то знаешь, если при той встрече он тебе рассказывал… например, про своих врагов… Если ты сама в Москве с кем-то обсуждала Серикова или кого-то просила на него повлиять. Это мне было бы крайне важно знать. Если нет, то нет. In a sense, it makes my life much easier. [58]Ходатайство готово. Хотелось бы надеяться, что никакие неожиданности меня не подстерегают… Подумай до завтра, может, что-то припомнишь. Пойдем есть, я страшно голоден. А потом надо выспаться.

— Ты какой-то странный сегодня.

— Я сосредоточенный.

— А мы завтра идем в Мариинку. На «Лебединое озеро».

— Ты меня, правда, избалуешь этим совершенством балета… И тем более тут, в Петербурге.

— Ты как-то без энтузиазма это говоришь…

— Завтра очень напряженный день. Тем более идем в театр… Балет нельзя комкать. Будет обидно. А работы очень много, и тут тоже ничего нельзя упустить.

— Значит, все успеем. Пойдем есть. Я мало знаю здешние рестораны, поэтому ничего, кроме туристских троп, предложить не смогу. Ресторан «На старой таможне», очень колоритный.

— Замечательно.

Они ужинали, но у Мэтью не было настроения восторгаться романтическим полумраком со свечами на столах, французским меню, говорить, как обычно, об искусстве, о жизни, флиртовать. Весь день, с того момента, как только он въехал в этот город, ему было не по себе. Почему-то он не чувствовал радости, скорее некое раздражение или беспокойство. Мэтью пытался понять, в чем дело, но мысли сбивались на Серикова, его смерть, настолько странную, что наверняка в Канаде по факту откроют расследование. К Варе, конечно, это приплести никоим образом невозможно, но дополнительное следствие… То, что их кейс это расследование не ускорит, это факт. Вопрос, насколько затормозит и насколько осложнит. Он говорил себе, что именно в этом все и дело, но понимал, что есть причины и помимо этого. Он слушал Варю, которая, как всегда, тарахтела без перерыва, однако слушал тоже не без раздражения. Все было как-то не к месту и не ко времени: французский ресторан, нереальный свет за окнами, немыслимая красота города.

Мэтью убеждал себя, что все нормально. Да, там, на Дворцовой площади, на время напряжение его отпустило, сейчас оно опять нарастало, и это закономерно. Обычное состояние при подготовке к наступлению, которое не за горами. Тем более обнаружился непредвиденный фактор смерти Серикова. Он думал о балете, от которого он не сможет в таком состоянии получить в полной мере удовольствия. Смотрел на Варю, удивлялся тому, какая каша у нее в голове. Понимал, что соскучился по ней. Ее ясные глаза и эта улыбка. На Варе было темно-синее платье без рукавов, с шифоновой юбкой в белый горошек. Она поправилась, но это ей даже шло, делало ее мягче и не такой безупречно стильной… Подперев ладошкой щеку, она смотрела на него. Вся игра их прежних эстетских разговоров бесследно исчезла, перед Мэтью сидела просто женщина, которая повествовала что-то о своей жизни. Она вдруг чем-то напомнила ему Мэгги. Мэтью не слушал, что говорит Варя, просто видел, что она грустна, хотя при встрече вся сияла, теперь же на лице — странное смятение чувств. Мэтью впервые спросил себя, а какое он вообще имел право увидеть в ней нечто большее, чем просто любимого клиента. Может, как раз от этого его тревога и раздражение? В пряничной и разухабистой Москве их узнавание друг друга казалось бесшабашной отвагой преодоления границ условности. Сейчас же, в строгой и правильной красоте Петербурга, это выглядело именно так, как и должно было выглядеть с самого начала. Мэтью все яснее осознавал это, и настроение его портилось все сильнее. Они поужинали совсем без праздничного задора. В отеле Мэтью спросил Варю, на каком этаже ее комната. «На третьем», — ответила она, и сердце ее упало, а Мэтью нажал кнопку на пульте лифта. Не так она представляла себе этот вечер. Дверь лифта открылась на ее этаже, Мэтью сказал: «Спокойной ночи, встретимся за завтраком. В восемь тебе рано?» — «Нет, не рано», — Варя посмотрела Мэтью в глаза. «Спокойной ночи», — еще раз повторил он.