Вакханалия - Юлия Соколовская Страница 70

— Дальше можете не рассказывать, — пробормотала я. — Когда вы остановили его в половине восьмого, вытряхнув из машины, векселя при нем не оказалось. А технология пыток меня не интересует.

— Но это не все, Лидия Сергеевна! В тот же день в девятнадцать сорок пять господин Ревень скоропостижно отдает концы прямо на рабочем месте, где он поджидает Тамбовцева. Говорят, сердечный приступ. Клянусь, Лидия Сергеевна, это не я. Спросите Байсахова. Он очень хотел остаться один на один с векселем. А остался в итоге с его ошеломляющим отсутствием… Как и Ревень. А Ревень, мне думается, помер по… хм, естественным причинам — от горя. Да и ладно, забудем, для нас он персонаж второстепенный, проходной…

В десяти шагах от машины шевельнулись ветки. Еще раз шевельнулись…

— Куда вы смотрите? — спросил Постоялов.

— Думаю, — проворчала я.

— Лучше выпейте. — Он в четвертый раз наполнил стакан. Сургачева что-то притихла. А у меня в голове уже все ломалось и пучилось. Четвертый стакан я, положим, выдержу, но вот пятый…

— А что вам сказал Тамбовцев? — спросила я, чувствуя, как язык начинает деревенеть. — Почему вы как озверелые набросились на мой дом?

— Зубов перестарался… «Не бейте меня, положите в кровать, и я все расскажу…» — стонал Тамбовцев. Мы перетащили его из подвала Рихтера к Кире — Марышев все равно дрых беспробудно, — а он возьми да начни издыхать. Зачем тащили? Давай его трясти, а он уже в бреду, твердит: «Облепиховая, двадцать два, Облепиховая, двадцать два, наш человек, наш человек…» Не сообразил я, Лидия Сергеевна. Сам же эту книгу и выбросил. И мусорка в трех шагах от вашего номера на доме…

А сообразил лишь после того, как вы с милицией поехали допрашивать Розенфельд.

— Вы решили, что я его человек?

Постоялов смутился:

— Да нет, я понимаю, что это смешно… Но что нам оставалось думать?

Лапы за окном уже не шевелились, но я объективно чувствовала присутствие человека. Он стоял буквально в нескольких шагах и слушал разглагольствования Постоялова. Кто он? Верест не может — дай ему Бог до Риты доползти… Ночной дачник тоже не может. Это персонаж сказочный. Бомжи дальше дамбы не ходят. Милиция в одиночку не работает…

Я выпила. Куда деваться?

— А п-почему п-погибла Макарова? — На этом месте я, кажется, поплыла. Язык не слушался, в голове застучали бубны. Но надо поддерживать беседу, надо…

— Глупо, — признался Постоялов. — Она звонила Тамбовцеву домой, представилась секретаршей. Выяснила, что Тамбовцев не ночевал дома, и вспомнила о нашей беседе. Примчалась, мокрая, взъерошенная. А у меня Зубов — и обсуждаем мы ни много ни мало возможность обследования вашего дома и лично вас, Лидия Сергеевна. Я выдворил Зубова в соседнюю комнату, а ее попытался урезонить. Но Зойка слушать не хотела: орала, что с утра побежит в милицию, все им расскажет. Выскочила на улицу, я за ней. Опять стояли ругались. Потом все и произошло…

— Так это в-вы ее убили…

— А тут у трансформаторной будки вырастает мужичок с пистолетом! Руки, говорит, на забор и ноги врозь. Оказалось, менты следили за Красноперовым — но мыто не знали! Признаюсь, Лидия Сергеевна, обомлел. Благо Зубов спас положение — следил за нами из окна, приметил неладное и выбрался на Облепиховую через вашу калитку. Подкрался к менту сзади, всадил нож в спину… Глупо, Лидия Сергеевна. Стоим принимаем решение, и вдруг — бац! — вы… Все-то вам интересно. Ни минуты покоя. Рассыпаемся по кустам, а вы доходите до опера — и бегом на дачу. Я, право, растерялся. Пока дергался, время ушло. Пошел сдуру за вами, долбился в дверь, хотя ежу было понятно, что вы не откроете… Милиция, по нашим прикидкам, могла приехать не раньше чем через полчаса — они не гонщики. Опера мы оттащили в сад к Рябининой, частично замаскировали, а вот Зойку не успели: понаехали, законнички… На следующую ночь Зубов сделал попытку пробраться в ваш дом — надо было пользоваться случаем, пока менты разъехались, — но потерпел фиаско. Веселенькая была ночь, да? Разбросал вашу дачку, заявился ко мне с нелепыми претензиями, орал, что мы так не договаривались, требовал увеличения процента вдвое! Причем немедленно! Неслыханный наглец. Где я ему возьму? Словом, сам себе подписал. Наутро мы встретились с ним в Сосновом переулке… Жалко парня, он, если честно, Лидия Сергеевна, племянник моей первой жены; а милиция не вышла на нашу связь, поскольку так глубоко не копала. Да мы с ним на публике и не общались; он меня не помнил, я его не сразу признал. Выловил парня на остановке, поставил пиво, побухтел за жизнь: мол, так и так, Алеха, жизнь одна, а денег еще столько не заработано… Словом, поймал я его больную струнку, Лидия Сергеевна. Деньги. Ради денег этот казачок по трупам пойдет, для него убить что водки выпить, он в Чечне такую ораву людей жизни лишил, причем за бесплатно, что…

— Дорогой, — шепотом перебила его Сургачева, — не задавай вопросов… Слева от тебя кто-то стоит… Быстро ключ направо и ногу на газ…

Черт! Так вот почему она помалкивала. Она тоже чувствовала неладное, но не могла понять, откуда ждать беды…

Постоялов не дергался. Всем бы мужикам соображать без пинка… Практически не меняя положения, он чуть повел пистолетом в окно, а левой рукой повернул ключ зажигания…

— Они уезжают!!! — неожиданно для самой себя завопила я.

Громкий треск возвестил о переменах. Что-то тяжелое, корявое (предположительно коряга) вломилось в раскрытое окно! Двинуло сидящего вполоборота Постоялова в затылок и швырнуло его на коробку передач…

Выпавший пистолет брякнул об пол.

Сургачева взвизгнула. Жилистый мужчина, распахнув дверцу, рывком выдернул ошеломленного убийцу из салона. Раздался еще один удар, треснула кость. Я очнулась раньше Сургачевой. Въехала ей локтем в ребра — она опять завизжала и вцепилась мне в шею! Орущий рот, полный мелких белых зубов, завис прямо у меня над глазами…

Задыхаясь, испытывая режущую боль от впившихся в кожу ногтей, я резко, с оттягом, ударила лбом в этот ненавистный рот!..

Мы обе взревели от боли. Но теперь уже я ее держала за горло, а она давилась зубной крошкой, вжавшись в дверь. Я нащупала ручку — мы вывалились наружу. Она еще сопротивлялась, пыталась выцарапать мне глаза, но я быстрее, чем она, вскочила на ноги, увернувшись от ее хищных пальцев. Алкоголь придает необычайную легкость телу! Одна нога Сургачевой еще была в салоне, она никак не могла ее выдернуть оттуда. Воспользовавшись этим, я ударила ее дверцей. Схватила за волосы, впечатала виском в стойку. Издавая какие-то хрипы, Сургачева стала медленно сползать под колеса…

Мало. Расплата не должна быть половинчатой. Она должна соответствовать содеянному. Я присела на корточки и стала шарить руками по земле. Нащупала приличную корягу килограмма в полтора. Неплохое орудие возмездия.

— Не бей, Лидок, прошу… — хрипло взмолилась Сургачева. Она корчилась под раскрытой дверцей, выставляла ручонки. Я отчетливо различала ее трясущуюся макушку.

«Ненавидь грех и люби грешника», — сказано вроде бы в Писании. И радость мести не самое благородное состояние человека…