Петербургское "дело" - Фридрих Незнанский Страница 70

Субъект посмотрел на встревоженное лицо капитана и вновь забеспокоился. Что, если капитан передумает платить? Объект наблюдения ведь упущен!

— Только он ведь снова придет, этот ваш Черкасов, — быстро добавил Сомов.

Капитан недоверчиво прищурился:

— Ты откуда знаешь?

— Из логики. Знаешь, что такое логика? Это вещь, которой я обладаю в совершенстве и с которой ты знаком лишь шапочно.

— Сомов, не хами.

— Я и не хамлю. Я констатирую факт. Раз он не дождался того, кого ждал, значит, вернется обязательно. Вот тут-то я его и накрою и преподнесу вам на блюдечке с голубой каемочкой. За четыреста…

— Сомов!

— За триста пятьдесят рупий.

— А не жирно тебе будет? — поинтересовался капитан.

— А вам этот парень очень нужен, или так, для отговорки? — ответил Сомов вопросом на вопрос.

Капитан Петров ненадолго задумался и затем махнул рукой:

— Черт с тобой. Получишь свои триста пятьдесят.

— Вот это уже другой разговор! — ощерил щербатые зубы Сомов. — Сразу видно не мальчика, но мужа. Скрепим наш договор рукопожатием?

Капитан Петров протянул Сомову руку. Тот с жаром ее пожал. Затем насмешливо посмотрел на капитана и уточнил:

— Кровью скреплять будем?

— Чего?

— Договор.

— Чего-о?

— Ну нет так нет. Я вам и так верю. Ну, будьте здоровы! — Сомов отсалютовал капитану бутылкой с остатками пива.

Бабуля сжалась под холодным взглядом Турецкого, но дара речи, слава боту, не потеряла:

— Трое их было, — бубнила она. — Ага. И все, как один, лысые. Помню, я еще подумала: никак из военкомата?

— Почему же из военкомата? — не понял Турецкий.

— Так ведь лысые! Думала, эти… как их… призывники! С профессором попрощаться приехали.

Александр Борисович вставил в рот сигарету и закурил. Старуха глядела на него, затаив дыхание, словно наблюдала за каким-то таинственным, непостижимым ритуалом.

— Что? — спросил Турецкий, перехватил ее взгляд.

— Ничего, товарищ следователь. Просто лицо у вас такое…

— Какое?

— Зна-чи-тельное, — сказала старуха.

Александр Борисович улыбнулся, и лицо его от этой улыбки оттаяло. Что, видимо, несказанно обрадовало старуху, поскольку она затараторила с новой силой:

— Ну вот, значит. Сперва-то они калитку подергали. А калитка закрыта. Тогда один через забор перемахнул и калитку ту открыл. Здоровый такой был детина. Под два метра ростом. Но бледненький очень. Голова как череп. Даже бровей не видать было. Ага.

— Значит, бледный и безбровый. Так и запишем. А остальные?

— Остальные-то? — Бабуля наморщила сухой, морщинистый лоб и пожала плечами: — Остальные обычные. Один толстый и приземистый. Другой… А вот про другого вообще ничего сказать не могу. Обычный он был. Всего и делов, что лысый.

— Толстый, говорите?

— Да. И усики у него еще такие были — полосочкой.

— Ясно, — кивнул Турецкий. — Запишем и это. Значит, прошли они во двор. И что дальше?

— А дальше, сынок, я уже не видела. Слышала только, как стекло дзынькнуло. И вроде как матюкнулся кто-то. Ну а потом… началось. Шум, грохот.

— Милицию почему не вызвали? — строго спросил Александр Борисович.

Глазки у бабули виновато забегали.

— Так ведь у нас тут часто шумят. Ага. То напьется кто-нибудь, то еще что. Вот третьего числа Ванька Косой из армии вернулся, так у них во дворе три дня кричали и грохотали. Салюты даже пускали! Ага. Если кажный раз милицию вызывать, то никаких милицейских машин не напасешься! Гражданин следователь… — Бабуля понизила голос почти до шепота. — …А что, правду говорят, что профессора нашего топором зарубили?

Турецкий поморщился и сказал:

— Рассказывайте дальше.

Старуха разочарованно вздохнула.

— Дальше? А дальше выскочили они за околицу и в машину свою залезли. Мотор завели и укатили. Вот и вся история.

— Какая была машина?

— Да нешто я знаю? Автобусик такой маленький. Белый. Или… не белый?

— Товарищ следователь, не все она вам рассказала, — произнес хрипатый голос у Турецкого за спиной.

Александр Борисович обернулся и увидел перед собой старика, мужа разговорчивой бабули.

— Что? — спросил Турецкий.

— А то. Про шустрого она вам сказать забыла.

— Не забыла, а просто очередь до него еще не дошла! — сердито возразила старуха.

— Что за шустрый? — быстро спросил Турецкий.

Старик открыл было рот, но ответить не успел, бабуля вновь перехватила у него инициативу:

— А вот как только грохот у профессора в доме начался, так сразу паренек из ограды выскочил. Выскочил и к развалинам понесся. Прямо как заяц! Прыткий такой!

Турецкий грозно нахмурился:

— А вот с этого места давайте поподробнее.

В машине было душно, и Александр Борисович открыл окно.

— Сань, ты что, в могилу меня хочешь свести? — возмутился Грязнов. — Я ведь неделю как из больницы.

— Ах да. Прости.

Александр Борисович досадливо крякнул и снова закрыл окно. Сыщики продолжили разговор.

— Стало быть, профессора убили бритоголовые, — задумчиво произнес Грязнов. — А заяц…

— А заяц — это Андрей Черкасов, — закончил за него Турецкий. — Тот самый Печальный Скинхед. Опоздали мы, Слава. Теперь ищи-свищи ветра в поле. Меня вот что интересует: как они его вычислили?

— Как всегда. Стукнул кто-то. Кто-то из тех, кому Черкасов доверял.

— Гм… — Турецкий поскреб пальцами подбородок, который давно уже нуждался в хорошей бритве. — Значит, шерстить нужно среди самых близких друзей. Есть у меня один такой на примете. Семен Кондаков. Говорят, они с Черкасовым в университете были не разлей вода. Кстати, я с ним уже беседовал.

— И как?

Александр Борисович пожал плечами:

— Темный парень. Говорит спокойно, но глаза бегают, как у рецидивиста на очной ставке.

Грязнов хмыкнул:

— Так, может, у него просто проблемы с глазами? Косоглазие там или еще что?

— Может быть, — усмехнулся в ответ Турецкий. Он вынул изо рта окурок и вдавил его в переполненную пепельницу. — Сегодня же это узнаю. И если косоглазие здесь ни при чем, у меня к господину Кондакову есть пара хороших вопросов. Ты со мной поедешь?