Кружева лжи - Анастасия Дока Страница 74

– Тише, тише, моя любимая, – осторожно взял за руку, прижал к собственному сердцу. – Успокойся. Давай я тебе сделаю чая с мятой. Хочешь? Ты ведь любишь.

Она послушно поплелась за ним, растеряв все силы.

– Всё будет хорошо, Снежинка, я рядом. И больше тебя не оставлю.

Снежана открыла дверь, впустила его на порог и вдруг поняла: Марка ей не хватало. Сердце, уставшее жить в страхе, готово было откликнуться на его беспокойный взгляд, на тёплые пальцы, крепко сжимавшие руку.

– Только не бойся. Теперь я здесь. Я с тобой. Вместе мы во всём разберёмся. Веришь?

Она хотела поверить.

И жутко не хотела оставаться одна.

***

Марк заварил чай, который напомнил ей детство. Мама тоже опускала сначала лимон и сахар в кружку, заливала кипятком и лишь потом добавляла мяту. Немного. Для тонкого аромата. Снежана уже и забыла какого это пить тот самый чай. Мамы давно не стало, а ведь только у неё чай получался особый. Снежана так не умела. При муже она даже не заикалась о мяте, ведь он её ненавидел. Называл вонючей травой, вызывавшей рвотный рефлекс.

Марк пододвинул чашку, мягко улыбнулся.

– У тебя ничего нет в запасах, – пожал плечами, – придётся пить пустой, но, если хочешь, я сбегаю в магазин.

– Нет.

– Точно? Снежинка, мне не сложно.

– Я… я не хочу оставаться одна.

– Конечно. Не подумал. Дурак…

Сначала пли молча. Она боялась услышать гадости о сестре, боялась, что придётся его выгнать. Он не знал, с чего начать, как правильно подобрать слова после совершённого предательства. Однако оба знали: молчание не спасёт, и рано или поздно поговорить придётся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Этот вечер, плавно перетекающий в ночь, стал для обоих откровением. Тайны, секреты были вскрыты, преграды сломлены. Впервые за долгое время – им казалось прошёл год после расставания – говорили открыто. С обидами, уколами, криком, непониманием, противоречием. Но говорили. Слушали. Пытались понять.

Марк излил всю свою боль из-за разрыва с женой. Он переживал не столько из-за Риты, их любовь давно исчерпала себя, сколько из-за дочери. Жена настраивала девочку против, и он не знал, как это исправить.

Не меньше его волновали и отношения со Снежаной.

Просил прощения за Ангелину и за Виту.

Она не понимала.

Тогда Марк сообщил всё, о чём поведала детектив, без ранящих подробностей – сухими фактами, какие много раз слышал от полицейских на прежнем месте работы. Но Снежана всё равно ударилась в слёзы.

Сердце не верило, а разум… Разум хотелось загнать подальше, а лучше уничтожить, чтобы только не думать о том, в кого превратилась сестра. Это было дико, невозможно больно.

Когда от разговора осталось лишь многоточие, а от сердца пепел, Снежана сама прижалась к Марку, и так они долго сидели в тишине, глядя на снег за окном. В тот миг он понял, что не готов терять Снежану и начал строить радужные планы по знакомству любимой с дочерью. Она поняла: ей не нужен никто, кроме сестры.

Снежана обязана была узнать, что произошло с Витой и с её собственной памятью.

Сейчас её волновало только это.

***

Александра, надев согревающие носки цвета апельсина, цвета, придающего силы, удобно устроилась на диване и, окружив себя маркерами-помощниками, принялась выписывать отдельные фразы. Оттенок выбрала ядовито-жёлтый. Именно он ассоциировался с манипуляцией, а именно в этом детектив и подозревала мать Виталины, Клару Евгеньевну. Даже в тех немногочисленных записях, какие имелись, отчётливо прослеживалось давление на неокрепшую детскую психику. Так, в ранних записях, где буквы ещё были корявыми и сильно падали на правую сторону, что сохранилось и у взрослой Чириной, и в этом старик Анюхин несомненно бы увидел признак крайней импульсивной, нестабильной личности, неоднократно упоминалась одна и та же фраза Клары Евгеньевны:

«Только я тебя люблю. И папа. Ты же знаешь, верно?»

Так же повторялись следующие слова:

«Кто тебя считает самой лучшей? Мама считает самой лучшей».

И постоянно, вне зависимости от ситуаций, как с маленькой Витой, так и повзрослевшей, звучало слово «запомни». Казалось бы, обычное слово: простое непримечательное, но в нём Александра слышала угрозу. Буквы окрашивались тем самым ядовитым цветом.

«Могли ли на девочек воздействовать гипнозом? – задумалась Селивёрстова, жирно обведя красным собственное предположение. – И кем на самом деле была Клара Евгеньевна? И что стало с новым отцом Виты?»

Ответы на эти вопросы нашёл Рукавица, обнаруживший ещё один тайник прямо в полу, за кроватью. Под картиной с силуэтами на крыше.

– Твою ж… – Рукавица выпустил сигаретный дым, отдал находку криминалистам, набрал Селивёрстову. Новая информация никак не отменяла убийств и не делала Чирину лучше, но заставляла задуматься о словах Александры.

Дорога петляла за город, служебная машина, выделенная Рукавицей, неслась сквозь снежную стену. Поднялась настоящая пурга. Видимость была недостаточной, но водитель, сотрудник того же Владимира Андреевича, справлялся с поставленной задачей: он ловко выкручивал руль перед тем, как столкнуться с таким же заблудившимся в метели автомобилем, как и они сами.

Место, куда направлялась детектив, располагалось даже ближе, чем коттеджный посёлок «Жемчужина», однако, непогода тормозила путь, отдаляя желанную цель.

Дорога порядком вымотала и без того уставшую Александру. После разговора с Рукавицей она готова была сорваться в путь сию же секунду. Лишь напоминание Владимира Андреевича о том, какие порядки в нужном им заведении остановили её, вынуждая сидеть в ожидания утра.

Ночью Селивёрстова едва ли поспала хотя бы пару часов: терзали мысли и образы, тугими струнами тянулись нервы. Её догадка о манипуляции оказалась верна, однако, детектив и не подозревала того, что ещё скрывает прошлое Чириной.

Стоило закрыть глаза, как перед взором вставали две маленькие девочки семи и девяти лет, две пленницы чужой воли.

Две заплутавшие души.