Дело об избиении младенцев - Михаил Карчик Страница 76

Это был банальный коммунальный вызов: «Соседи пьют, кричат, угрожают, приезжайте, спасайте». Наряд неторопливо тащился к месту происшествия, как всегда рассуждая какие же дураки эти заявители. Ну, мы приедем, по морде надаем, составим протокол. Дальше то что? Пост в квартире ведь не поставишь.

В комнате можно было снимать учебный ролик «Распитие спиртных напитков неработающими лицами». Одно из лиц, женского пола, уже валялось в отключке на диване. Кавалер, перебивший об стену половину посуды (что и послужило причиной вызова), валялся в кресле, с обслюнявленной и незажженной сигаретой во рту. Сотрудники брезгливо морщились, выискивая подходящее место, на которое можно положить протокол.

И вдруг он услышал какое-то шевеление. Из-за дивана выполз мальчик лет пяти, подкрался к столу, схватил кусок вареной колбасы и без звука, как ловкий котенок на помойке, кинулся к своему укрытию.

— Ребята, поезжайте, я и сам здесь разберусь. — Сказал он.

Ребята удивились такой инициативе, но заяв еще было много, а здесь, судя по всему, завязнуть можно было надолго. Поэтому группа поехала дальше по адресам, а он остался.

Когда дверь закрылась, он обернулся к пьянчуге. Тот уже выплюнул сигарету и просто ковырял в носу.

— Че надо-то? — Пробормотал алкаш. — Я имею право придти к любимой женщине, или не имею? Ничего я подписывать не буду. Пусть за мной хоть Ельцин приедет. Вообще, я больной. Я, мужик, всех ненавижу и хочу умереть.

Не обращая внимания на его слова, милиционер взял большую суповую тарелку, вывалил туда почти полную банку частика в томате, опрокинул туда же пепельницу, остатки каких-то жирных салатов, хлебные крошки, водочные пробки, осколки стекла, немного мутной запивочной воды, которую брали из-под крана. Все это было размешано столовой ложкой.

— Я, вооще, всех, пля, ненавижу и хочу умереть. — Бормотал алкаш, с интересом глядя на милиционера. Тот же закончил свою работу и велел:

— Ешь.

— Ишь ты клоун, чего придумал. — Хохотнул пьянчуга.

Прошло десять минут. Пьянчуга, из которого полностью вылетел хмель, жадно хлебал, как сирота, которому в голодный год предложили щи с мясом. Упасть на пол без сознания он позволил себе лишь тогда, когда тарелка опустела.

На другой день пьяницу, который попал в больницу (разумеется, не в терапевтическое отделение, а в травматологическое) навестил репортер одной известной телекомпании. У него тогда были не самые лучшие отношения с милицией, сотрудников он, даже, называл «упырями в мундирах». Появилась прекрасная возможность отомстить «вурдалакам» и весь город ужаснулся (хоть и ненадолго) обсуждая телерепортаж: «Мелкий инквизитор».

В отделении знали его биографию. Поэтому расставались с ним нехотя, чуть ли не с извинениями.

Расставание с милицейской службой не было для него концом жизни. Привыкнув с детства к ее ударам, он устоял и после этого. А что касается работы, то ее находят даже бомжи. Если захотят. Прошлое, конечно, не забылось, но подернулось мелкой серой пленкой. Он пил с немногочисленными приятелями (друзей с детства не имел), смотрел телевизор, читал какие-то книжонки и брошюры. Жены, как впрочем, и постоянной подруги не было. Два раза в месяц он просто подбирал в свою машину мелкую шлюшку и удовлетворялся за четверть часа. Проституткам нравился этот клиент: платит хорошо и всегда готов использовать презерватив. В отличие от других кавалеров убеждать не надо. Потом он расслабился на работе. И тотчас был наказан. Ныне не добрые доперестроечные времена, когда самая худшая неприятность — выговор от месткома. Ныне ворон считать нельзя. Иначе мгновенно узнаешь — опасность была, только ты по собственному скудоумию понять ее не мог.

…Когда он пришел в себя в больнице, ему сказали: фирма в ваших услугах больше не нуждается. Но это уже не имело для него никакого значения. Врачи не объяснили, что случилось с его головой в ту ночь, какие области мозга активировались. Но произошло самое страшное. Он вспомнил все.

Это был ад. Когда нельзя ни крикнуть, ни закрыть глаза. Что толку, если и во сне, и наяву идет один и тот же сериал, с почти неизменным сюжетом: он снова ползает по заплеванному полу, рядом смеется женщина, называемая матерью и чей-то грязный ботинок толкает его в бок. Так отпихивают щенка, лишь бы по глупости не испачкал ковер. Ночь. Неподалеку слышится удовлетворенное сопение матери и того, кто в эту ночь лег с ней. Детский грязный матрас в углу. Очень хочется по-маленькому. Но он знает, что если пойдет в туалет и зашелестит мусором, раскиданным по полу, мать схватит его и будет бить. Лучше заснуть. Нет, заснуть не дает желание «по-маленькому». Он терпит, крепится, а потом уже нет сил. Вокруг мокро. А он знает, когда утром мать увидит влажный матрас, она опять будет бить его. И он хочет прекратить все, что происходит с ним, но не может, ибо в семь лет дети плохо знают, что такое смерть. И совсем не знают, что такое самоубийство. Он что-то приглушенно бормотал, кого-то умолял. Лишь сейчас он понял, что это была страшная молитва: он звал свою смерть. Но тогда, избитый и мокрый, он все-таки засыпал. Теперь сон на выручку к нему не приходил.

…И тогда, в больнице, он понял: дальше он не сможет жить просто так. Все, что проснулось в нем, не заснет никогда. Даже когда он будет пить водку, когда будет тискать за задницу очередную девку, перед глазами опять будет стоять грязный и забитый зверек, который не повесился лишь потому, что не знал слово «самоубийство».

И не знал, что человек может умереть по своей воле.

Однажды ему на глаза попалась книжка. Древние легенды Востока. Чтобы отвлечься от своих мыслей он нехотя начал читать, думая, какие же красивые бывают сказки. Атландида, путешествия к далеким астралам, высший разум, вечность и самосовершенствование души. Но, всматриваясь в замусоленные предыдущими читателями страницы, он понял: это не легенды. Это та единственная правда, ради которой следует существовать в этом мире. Только избранные могли понять это. И одним из них был именно он. Теперь он прозрел и понял свою миссию. Он станет освободителем. Десятки детей, обреченных на мучения в этом мире, способные только молиться неизвестно кому, чтобы к ним пришло избавление, не узнают этой боли. Есть Плотный мир, мир наших страданий. Но есть и другие: Тонкий мир и Мир огненный, куда уходят невинные детские души. Там, в этих мирах, они могут получить лучшую участь, вернуться на землю и вырасти, не узнав черных побоев. И этим избавителем станет он.

Еще до того, как он первый раз нагнулся к чужой коляске и его сильные пальцы нащупали нежную, мягкую шею ребенка, он понял: в эту ночь он впервые заснет спокойно. И так будет еще несколько дней подряд. Все равно как выпьешь лекарство от зубной боли. А потом, пару дней спустя снова надо идти в аптеку.

С каждой неделей ему все больше и больше не давала покоя еще одна мысль. Есть дети, обреченные на страдания с первого дня рождения. А есть обреченные на счастье. Они вырастут, никогда не узнав, что можно мечтать о засохшем кусочке сыра, как маленький счастливец никогда не будет думать о маленьком пони или каникулах в Африке. Кстати, лошадку ему купят скорее, чем другому достанется кусочек сыра. Когда такое чудовище вырастет, оно никогда не поймет, насколько несчастен может быть человек. А значит, его надо поскорее отправить в тот же Тонкий мир. Пусть все будет честно. Пусть все будет справедливо.