Стокгольм delete - Йенс Лапидус Страница 77

И он понял. Под легким свитерком что-то было. Что-то торчало из-под него, как толстый воротник.

Луке увеличил картинку. Изображение пошло пикселями, зато удалось прочитать надпись на воротнике. Ursuit BDS.

Тедди уже где-то видел этот лейбл. Но где и когда?

– Мышонок, ты так напряженно думаешь, что забываешь дышать, – улыбнулся Луке. – Я понимаю… для тебя это непривычная работа – думать. Может, все же налить кружечку комбучи? Или принести баллон с кислородом?

И тут он вспомнил.

Он видел эту надпись в захламленной кладовке у Сесилии. На гидрокостюме.

Вот оно что… Матс Эмануэльссон решил совершить самоубийство в гидрокостюме…

Мало того – он прыгнул как можно дальше от гигантского парома.

Вывод? Ни один самоубийца не станет этого делать. Еще ладно с далеким прыжком, можно объяснить адреналином, но сухой элитный гидрокостюм? И еще: он прыгнул перед рассветом, когда паром уже лавировал среди островов в архипелаге. Сто – сто пятьдесят метров в сухом гидрокостюме до ближайшего острова проплывет любой.

Тедди замолчал.

Эмили стояла с полуоткрытым ртом и не могла вымолвить ни слова.

Процедура прохождения многочисленных кордонов заняла не менее получаса. «Удостоверение личности, пожалуйста… Спасибо»… «Разрешение прокурора, пожалуйста… Спасибо».

То же шестое отделение. Та же Жанетт Никореску. Так же приветливо поздоровалась.

– У нас недавно прошло обсуждение меры пресечения, но я так и не знаю – как он себя чувствует?

– Более или менее. Получше. Даже поздоровался со мной только что.

Беньямин сидит в кровати. Глаза открыты, но, похоже, ее не заметил. Слабые звуки из коридора: кто-то прошел мимо, звякнуло стекло.

– Привет, Беньямин.

Прошептал что-то неразборчиво.

– Как ты?

Ответа не последовало.

– Ничего удивительного, что тебе продлили срок.

Он опять что-то прошептал, но на этот раз она уловила два слова: «…я знаю…»

– Послушай, Беньямин… мы, то есть я и Тедди, не думаем, что твой отец покончил жизнь самоубийством, когда прыгнул с парома. Мы считаем, он инсценировал самоубийство. Тебе что-то про это известно?

Она взяла его за руку. Прохладная, нежная, почти детская кожа.

Он слегка двинул большим пальцем.

– Что это значит? Да? Или нет?

– Да… – прошептал он.

– Твой отец жив?

Невнятное бормотание. И опять Эмили удалось различить отдельные слова: «… я не знаю… в доме…»

– Что ты имеешь в виду? Отец был с тобой в том доме?

Пожатие большого пальца. Да. Был.

– А ты знаешь, кто убитый?

Беньямин покачал головой. И вдруг тихо, но совершенно отчетливо прошептал:

– Может быть, папа.

– Матс? Убитый – это Матс?

– Не знаю.

– А что ты делал в доме?

Рука напряглась. Видно было, как он старается найти – или вспомнить – нужные слова. Он опять начал бормотать.

– …встреча…

Эмили поняла: надо ставить простые вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет».

– Ты кого-то встретил там?

Пожатие пальца. Да.

– Ты встретил Матса?

Снова движение пальца. Да, встретил.

– А Сесилия знает, что вы там встретились?

Ответ последовал не сразу. Он еле заметно покачал головой.

– А она знает, что Матс не покончил с собой?

– Нет.

– А кто знает?

Молчание. На лбу вздулись жилы. Видно, как Беньямин старается собраться.

– Ли… – дальше этого дело не пошло.

– Лиллан?

Он закрыл глаза.

– Беньямин, милый! Лиллан знает?

Молчание. Паренек бессильно откинулся на подушку.

– Что он сказал? – спросил Тедди, дожидавшийся ее у подъезда.

– Я, собственно, не имею никакого желания с тобой говорить.

– О’кей, можешь не говорить. Но хоть что-то удалось узнать?

– Да… кое-что. Во всяком случае, он коммуникабелен. Относительно. Он знает, что Матс не покончил с собой. Но считает, что убитый в Вермдё – его отец. То есть точно не знает, но не исключает.

– О, дьявол… Он что, убил собственного отца?

Эмили даже не подумала о такой возможности.

– Мог бы быть поразговорчивее, – проворчал Тедди.

– Ему лучше с каждым днем. И мне надо бежать. У меня сегодня еще одно судебное заседание.

– А это еще что?

– Тоже о продлении ареста.

Тедди поднял бровь.

– Понимаю… Линда рассказывала. Могу я пойти с тобой?

Эмили покачала головой.

– На сегодня тебя достаточно.

Скоро четверо суток в предвариловке.

Через два часа судебное заседание. Будут обсуждать, есть ли основания содержать его под стражей. Наденут наручники и повезут в суд. Кореши рассказывали, как все это происходит. Никола в этом смысле девственник. Заведение для трудных подростков в Спиллерсбуде – детский сад с надувными шариками.

Его все время знобило, мучил понос. Рука на месте укуса полицейского волка по-прежнему болела, иной раз очень сильно. Он даже подумывал о самоубийстве. Если бы у него был брючный ремень… но брючного ремня у него не было. Отобрали.

Еще раз приходил Симон Мюррей. Выглядел, как Мэтью Макконахи, – жесткие складки у насмешливого рта, пронзительный взгляд.

– Ты ведь понимаешь, что тебя не отпустят?

«Я не выдержу несколько недель в клетке», – даже не подумал, а ясно понял Никола.

– Думаю, тебе будет нелегко несколько месяцев в изоляции.

Одна надежда: если уж я держусь, Хамон не дрогнет. Хамон всегда был покруче.

– А ты знаешь, Хамон уже колется, – Симон смотрел на него, не меняя ни интонации, ни выражения лица. – Сказал, что деньги нужны были тебе…

Николу опять начал бить озноб. Ему очень хотелось бы встретиться хоть с кем-то, кому есть до него дело. С мамой, дедом, Тедди. С кем-нибудь.

Он вспомнил рассказ Хамона про Ашура – парня, который отказался идти на похороны отца в наручниках.

Он прокашлялся.

– Симон, мне, может, и несладко приходится. Но стукача ты из меня не сделаешь. Так что иди отсюда и больше не приходи…