Имя врага - Ирина Лобусова Страница 8

Так Филин понял, что попал во взрослый мир, где стучат все на всех и где стучать друг на друга является нормальным, даже поощряемым делом. Не выдержав больше избиений, он начал говорить. И рассказал абсолютно все, что знал, сдал Валета со всеми потрохами, назвав даже адрес квартиры, где тот отлеживался у очередной бабы.

— Учти, сученок, — сказали ему, — теперь ты все время будешь нам рассказывать. Ты будешь являться по первому зову и говорить то, что от тебя хотят услышать. А иначе… Пожалеешь, что родился на свет.

Избитого Филина отпустили. Ему вернули одежду, смазали раны и даже накормили бутербродами. Теперь мучители держались вполне дружелюбно. Он вышел на волю, но прекрасно понимал, что совершил самый непростительный в мире поступок. Впрочем, мучители попытались его успокоить, сказав, что в этом мире стучат все, потому и есть раскрываемость преступлений. И что о том, что он стучит, не узнает никто в жизни. А ему повезло, потому что теперь на многие его шалости, в том числе и на бабок с Привоза, органы закроют глаза.

Из милиции Филин выполз в ужасном состоянии. И тут же поплелся в одну бодегу на Привозе, где нажрался почти до скотского состояния. А потом в той же бодеге встретил знакомого, который тормознул какой-то автомобиль и отвез его к сараям. Ехать дальше, прямиком к лагерю, Филин побоялся. Поэтому пошел пешком, чувствуя, как с каждым шагом из его головы выветривается хмель.

Теперь предстояло спасать свою шкуру, и Филин на ходу выдумывал легенду, в которой он представал настоящим героем — ему надо было рассказать, как его били чекисты и как, передушив милиционеров голыми руками, он выпрыгнул со второго этажа…

Оставшийся хмель помогал фантазировать, и Филин чувствовал себя немного лучше. По крайней мере, из него уходил страх. Теперь вполне можно было отсидеться в лагере, где лазарет казался ему укромным местом. Можно будет хотя бы выспаться, несколько дней есть, спать и никуда не выходить.

Внезапно он услышал какой-то странный шорох. Это были шаги, словно кто-то шел за ним. Филин тут же насторожился, затем резко обернулся. Никого. Только ветер, усилившись, стучал веткой сухого дерева о крышу сарая. Он расслабился — показалось. И собирался уже идти дальше, как вдруг…

Филин так и не понял, что произошло. Выстрел грянул быстро, откуда-то сбоку. Звук этот прогремел для него оглушительным громом. Он почувствовал тяжелый, болезненный толчок в спину. Грудная клетка стала наполняться чем-то горячим, а весь мир стремительно завертелся вокруг… Потом грянул еще один выстрел, и еще… И вдруг все затихло, все вокруг замерло, стало темным… И, раскинув руки, Филин стремительно стал погружаться в темноту, чувствуя, как падает вниз…

Одесса, 1936 год, час спустя

Сема, Стекло и Рыч толкали строительную тачку, покрытую брезентом, по улицам ночного, спящего города. Стекло шел впереди, ухватив ручку, и прокладывал путь. Сема и Рыч катили сзади, придерживая. Оба были страшно напуганы и бледны.

В отличие от них, Стекло полностью держал себя в руках. Он уверенно лавировал по узким переулкам, ведущим прямиком к их цели, и старался, чтобы тачка не сильно дребезжала на камнях. На пути им, можно сказать, везло: город был абсолютно безлюден, по дороге не попадались даже бродячие собаки. А такая часть города, как Пересыпь, была еще не вымощена камнями, не облагорожена полностью, поэтому тачку приходилось катить по грунтовке, и было гораздо меньше шума.

— Не успеем до рассвета, — причитал Сема, дрожащей рукой вытирая пот со лба, — вот точно говорю, не успеем. Скоро люди проснутся. Здесь заводы поблизости.

— Не каркай! — рявкнул Стекло, обернувшись.

— Да я не каркаю, правду говорю, — продолжал Сема, ничуть не смутившись от резкого тона друга. — Видел бы меня папа… Такая приличная еврейская семья! — повторил он явно чьи-то слова. — В аду мне гореть за такое… Скрипач…

— Сема, заткнись! — снова перебил его Стекло. — И так проблемы, а от твоего голоса совсем тошно!

— Приличная еврейская семья… — все вздыхал Сема, которому, очевидно, нравилось страдать.

— Ты поворот пропустил, — вдруг деловито заметил Рыч, сохранявший полнейшее молчание во время причитаний Семы.

— Не пропустил, — ответил Стекло, — сейчас еще немного пройдем — и направо. Так, через дворы, срежем путь.

— Откуда ты знаешь? — тут же отреагировал Сема. — Ты у тайник без нас ходил?

— Ходил, — признался Стекло. — Один раз, хотел проверить, то там.

— И я ходил, — признался Рыч. — А шо тут такого? Можно подумать, ты, очкарик, туда не лез! Я пистолет хотел продать.

— И шо, продал? — ядовито спросил Сема.

— Не успел. Не было уже его, — честно вздохнул Рыч.

— Врешь ты все! — фыркнул Сема. — Продал, продал, а деньги от нас зажал! Ты забрал пистолет!

— Слышьте, заткнитесь, оба! — зашипел Стекло.

Они проходили мимо приземистого одноэтажного дома, в котором ярко горели окна. Во дворе громко залаяла собака, стала рваться с цепи. Но, на счастье мальчишек, никто не вышел во двор.

— И не спят же, холеры, — вполголоса прокомментировал Сема.

— Ты как попугай! — фыркнул Рыч. — Рот просто не закрывается! Ты когда на пыркалке своей пилишь, рот так же не закрываешь?

— Сам ты пыркалка, халамидник! — отреагировал Сема, — Лучше бы не позорился, босота деревенская!

— Нарвешься, очкарик, — беззлобно ответил Рыч.

Стекло скомандовал повернуть направо. При резком повороте край брезента на тележке откинулся в сторону, и из образовавшегося отверстия вывалилась… человеческая рука. Сема издал какой-то дрожащий горловой звук, словно с судорогой глотнул воздух.

— Стой, прикрою, — воскликнул Рыч, — а то очкарик в обморок свалится!

Стекло остановился. Совершенно равнодушно Рыч засунул руку обратно под брезент.

— Уже совсем холодный, — отметил он.

Руки Семы заметно дрожали. Внезапно он отвалился в сторону — его стало рвать. Через время, с трудом разогнувшись, Сема схватился за колючие ветки какого-то растущего рядом куста, чтобы не потерять равновесие, вытер рот и, покачиваясь, взялся снова за тачку.

— Совсем хлюпик, — прокомментировал спокойно Рыч.

— Быстрее! — раздраженно бросил Стекло. — До рассвета нужно успеть! Город сейчас проснется! Ну?!

Белый как мел Сема кивнул молча, и тачку покатили дальше.

Первым вход в знакомый двор с катакомбами увидел Рыч и даже ускорил шаг настолько, что теперь Стекло и Сема с трудом поспевали за ним.

Пацаны спустились в подвал, открыли тяжелую дверь, затолкали тачку внутрь. Так же, без лишних движений, вошли в катакомбы.