Черный чемоданчик Егора Лисицы - Лиза Лосева Страница 8

– Не расспросите его? – продолжал Курнатовский, имея в виду Захидова. – С вами он будет откровеннее, расскажет, если что-то знает.

– Захидов? Откуда? Хотя знакомства у него сейчас самые пестрые.

– Вы же с ним на бильярде играете, в «Балканах». Там публика самая разная. И я знаю, что он бывает и на Восточной.

На этой улице стояли дома, двери которых открывались так, чтобы не было видно входящего. Дома с барышнями. То, что Захидов продолжает бывать там, стало для меня неприятным сюрпризом. Я подумал о Юлии Николаевне. Не верить сведениям Курнатовского оснований не было.

– Я буду у них на ужине сегодня. Спрошу. Но не думаю, что он знает что-нибудь.

И все же идея не была совсем уж лишена смысла. Захидова действительно знали все в городе: он широко угощал – и не принимал попыток оплатить счет. При победе, да и при проигрыше на бильярде ставил всем шампанское в утешение, а в карманах его отлично сшитых пиджаков всегда можно было найти кусочек мела – писать ставки в фараоне. Захидов, конечно, мог и услышать лишнее, и сам пересказать кому-то, что слышал за игрой.

К Захидовым я шел не торопясь. Мне нравился этот неродной мне город, как нравится бойкий знакомый. Открытый, портовый, построенный в пустой степи, подальше от властей всех мастей. В степи ранними вечерами темно и пусто. Стоит белый ковыль, а над ним нависает такой же белесый туман.

А в городе ходит трамвай. Не конка, а именно отличный электрический трамвай. Его площадки открытые, потому что Ростов – город южный и летом горожане спасаются от жары, как от напасти. Над кафе ставят полосатые маркизы, а в окна домов – итальянские ставни, деревянные решетчатые жалюзи, чтобы не пускать злое солнце.

Любой приезжий не назовет этот город провинцией, хотя от столицы он далеко. Это зона свободной торговли, порто-франко. Сюда и отсюда идут корабли, здесь открыто крупное отделение Волжско-Камского банка, в зеркальных дверях которого отражается суета главной городской улицы. Промышленники, соревнуясь в тратах, строят высокие доходные дома, а табачный магнат-грек первым в городе устроил в своей конторе механические лифты. Для постройки собора Рождества Богородицы в город приглашали знаменитого архитектора, и он после возведения ростовского построил в Москве храм Христа Спасителя. Каким он вышел, я видел потом на фотографии в журнале «Нива», – чрезвычайно похож на наш…

Строя храм в Ростове, не учли только одного. Рядом с ним базар, вокруг которого всегда в избытке калек и криминальных личностей, щипачей, маровихеров. Они все обитают в невысоких домах на спусках к Дону с непременными въездными воротами для телег. Чем ближе к реке, тем мельче становятся дома, лепятся к склону, валятся все ниже и сбиваются в кучи, превращаясь в домишки, затем – в землянки, а потом и просто в горы мусора у реки, на которых сидят белые чайки с ярко-желтыми костяными клювами.

Я был в этих трущобах. Вместе с судебным следователем Курнатовским мы даже проникли в катакомбы, которые как норы: «следы червей» проходят через все ростовские горки вниз к реке. Это было в то время, когда я фанатично набросился на изучение новаторских идей криминалистики, читал все подряд – от записок шотландского врача Фулдса по определению отпечатков пальцев до трудов бесконечно уважаемого мной автора «Судебного почерковедения». Но особенно увлекло меня «Руководство для судебных следователей» Ганса Гросса.

Моей мечтой было создать в нашем городе судебно-фотографическую лабораторию по примеру той, что в Санкт-Петербурге. Эти мечты теперь кажутся забавными – тогда я был необычайно горд, что мне удалось стать студентом кафедры медицины Алексеевского донского института, хотя нагрудного знака о его окончании я так и не получил, да и самого университета больше нет. И курса мне не удалось закончить. Но студентом я все еще себя считаю – просто чтобы понимать: кто же я? Если этого определения я лишусь, то стану никем. Потому держусь за него и всем новым моим знакомым по-прежнему представляюсь студентом, вызывая у них удивление.

Город считают южным, а зимы здесь злые. Река замерзает, и по ней везут бревна мороженой рыбы из Астрахани. Выгружают в порту как замерзшие трупы, тяжелые, в корке снега. По ночам за рекой стоит вой – то ли ветра, то ли животных. Лето знойное. От солнца не спасают ни тень от деревьев и плетущегося винограда, ни маркизы, ни ледяная вода. Пыль повсюду: ботинки, юбки, шляпы – все засыпано мелкой пылью. Ее можно найти даже в своей чайной чашке. Такой вот чашкой город становится осенью. Дожди текут с крутых улиц вниз, наполняя низины. Горожане вязнут на улицах, плывут на лодках, а однажды прямо в центре города утонул служащий городской управы. Лучше всего в городе весной. Вечера теплые, как ванна. Кирпич домов после дождей темно-красный и немного крошится, а бока их из ракушечника становятся серыми. Поздним вечером улицы пусты, и только слышишь шаги за поворотом, видишь тень. В мелких черных лужицах дрожат листья и цветки акаций.

Не знаю, был ли я еще хоть раз так же счастлив, как тем весенним вечером год назад. Я запомнил его в самых мелких деталях, но при этом так, как сохраняют в памяти сон. Мне не удалось до конца убедить себя, что это было наяву. Вечернее небо, синее с оранжевой полосой заката, теплые стены домов, которые шли вверх от Дона и вели меня за собой в переулок за громадой государственного банка. На пути мне попался мой старый знакомый – господин в сером летнем пальто с высокомерным бульдогом на поводке. Я так часто сталкивался с ними, что уже подумывал, не стоит ли поздороваться. Мысли были легки, и думать было приятно. Было приятно, что с собой у меня аванс за статью о методах обнаружения дигиталина в крови, и я смогу купить Юлии Николаевне белые пышные каллы, которые она так любит. Их привозили пароходом, и чаще всего они были мне не по карману.

Но все мои легкие мысли лопнули, как пузырь из мыла. Я вспомнил то, что статья опять выйдет не с моим именем и гонорара за нее не хватит надолго. К тому же меня обгонял трамвай, светящийся, с яркой даже в сумерках рекламой баварского пива на боку, раздраженно-звенящий, напомнивший о том, что нужно бы поторопиться, иначе опоздание будет неприличным. Но то чувство подъема и ожидание счастья я все-таки запомнил.

В тот вечер, год назад, я встретил у Юлии Николаевны Захидова, и они как ближайшему другу признались мне, что помолвлены. Свадьба состоялась через несколько месяцев – вокруг были беспорядки, молодые не хотели ждать. На свадьбе я не был, сослался на недомогание тетки и уехал в Кисловодск. Ей действительно было нехорошо – возраст, волнения, – и она была рада меня видеть. В Кисловодске я провел три мрачных дня. Шагал вперед и назад по променаду мимо бань в восточном стиле, между клумб и отдыхающих, ненавидя кичливо-пышные изразцы бань и клумбы. Да и саму атмосферу города, где близко залегающие под землей воды, как мне казалось, влияли на психику жителей. Впрочем, город скорее всего был ни при чем. Когда я вернулся, Юлия Николаевна Захидова (по мужу) уже обустраивала новую квартиру. В свадебное путешествие ехать пока не рискнули. Дом их быстро стал популярным – там устраивалось нечто вроде салона по вторникам и четвергам.