Естественное убийство-2. Подозреваемые - Татьяна Соломатина Страница 8

– Куда? – спросил у Всеволода Алексеевича ленивый пузатый охранник, выкатившийся из затрапезной пришлагбаумной будки.

– Туда! – строго ответил колобку Северный.

– А-а-а! – сонно протянул страж порядка, подумавший, что, видимо, это один из папашек нынешних митрофанушек. И не требуя ничего, подтверждающего личность или разрешение на пребывание в сём оазисе счастливого детства, вернулся в свою фанерную обитель, открыв кордон.

«Строгое и значительное выражение лица в этой стране всё ещё является пропуском куда угодно. Куда угодно туда, где всё ещё что-то можно исправить, где всё ещё происходит если уж не что-то важное, то хотя бы хоть что-то ещё происходит! В любом случае в нашей стране ни в Министерство обороны, ни в здание наискосок от реконструированного «Детского мира» так просто ещё не проникнешь. Хотя именно в этих застывших в безвременье заведениях не происходит ничего нового!.. Хм… «Реконструкция детского мира» – зловеще звучит. И вполне в духе времени», – подумал Всеволод Алексеевич, выруливая по дорожкам в соответствии с расписанной Сеней схемой.

А вот и он, главный корпус прежде какого-то мелкого санатория не то Союза писателей, не то работников крупно-рогатой промышленности. По верху трёхэтажного здания реял огромный плакат:

РОССИИ НУЖНЫ ТВОИ ДЕТИ!

«Не отдам! – моментально аукнулось в голове у пятидесятилетнего судмедэксперта. – Зачем России нужны мои дети? То есть – их дети. У меня, слава богам, детей нет. И значит, они не нужны, как минимум, России. Впрочем, бедной России ничего не нужно. Тем более – дети. Дети нужны новым правителям. Очередной гитлерюгенд, прости хоть кто-нибудь меня, грешного!»

Припарковав «Дефендер», Северный набрал Сенин мобильный.

– Привет, олух царя небесного. Пацан сказал – пацан сделал. Я стою под зловещим слоганом о том, что Молоху в очередной раз нужны твои дети. Выходи на плац, строиться!

– Севка, сейчас буду!

Через две минуты из здания выскочил встрепёхнутый Соколов. Он был в полуделовой форме – чёрные брюки и белая рубашка. Брюки трещали по швам. Белая рубашка прилипла к его пухлому торсу. В Москве и Подмосковье этим летом царила жуткая жара. Не такая, как прошлым, когда самовозгоралась вечная мерзлота под вечными же торфяниками, но тоже весьма нечеловеческая жара крутых континентальных лет.

«Этой заразе, поди, комфортно в тихоокеанском-то климате!» – подумалось Всеволоду Алексеевичу помимо воли.

Не думать об «этой заразе» он не мог, хотя очень старался.

Не мог не думать о ней во вторник, когда отослал ей идиотское письмо.

Не мог не думать о ней в среду утром, когда первое, что сделал – до традиционной пробежки! – как пацан, прискакал к лэптопу, ещё не умывшись, – и не нашёл в почте ответа.

Не мог не думать о ней в среду вечером, когда пил с Ритой Бензопилой её вечный коньяк и даже – какой позор! – сдался маменьке на предмет своих чувств. И эта старая карга вместо того, чтобы бросить ему спасательный круг своего матёрого сарказма, взяла да и посочувствовала, проклятая старуха!

Не мог не думать о ней в четверг и даже сегодня ранним утром. Потому что, как глупый юноша, кидался к почте каждые полчаса… четверть часа… к лэптопу, к компьютеру на работе, к мобильному телефону… И там ничего не было от этой гадины, Алёны Дмитриевны Соловецкой. Смешно. В его возрасте – и вовсе обхохочешься. Никакого достоинства! Хорошо, что никто ничего не знает. Но какая разница, если достоинство – это не когда кто-то что-то знает о недостойном. Достоинство – это когда ты чувствуешь, что достоин сам себя. А это дурацкое поведение Всеволод Алексеевич считал совершенно недостойным. Ему было стыдно перед самим собой. И ещё было бесконечно тревожно за эту дуру Алёну.

– Я так рад, что ты приехал!

– Я тебя хоть раз обманывал?

– Нет. Ни разу. Не припоминаю… Но всё равно страшно рад, потому что знаю, как ты терпеть не можешь детей.

– Сеня… С Алёной всё в порядке?

– Да. Наверное. Не знаю… Она девочка взрослая. Звонит только Алине. Письма пишет, когда захочет или посчитает нужным. Но если Алина мне не звонила – значит, всё в порядке. А что? – Сеня прищурился.

– Ничего, – ответил Северный. – «Я этой негодяйке послал из Москвы на триста пятьдесят рублей телеграмм и не получил ответа даже на полтинник. Это я-то, которого любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина – зубной техник…» [4]— продолжил он с мрачной иронией.

– Чего?! – уставился на него Соколов.

– Ничего!.. Ну ладно, книг ты, пещерный человек, не читаешь. Но хоть кино ты смотришь? Движущиеся картинки…

– А-а-а… – на всякий случай сказал Сеня.

– Мир сегодня не балует меня разнообразием ораторских приёмов, – вздохнул Северный. – Ладно, пошли рассказывать детишкам, как это круто – быть царём на горе трупов.

– Ты это… Текст подготовил? – аккуратно поинтересовался у друга Семён Петрович.

– Мои тексты всегда при мне.

– Но ты… главное, помни – это дети!

– Ну вот… Сначала: «О приди, приди!..» А как только – так начинается. Условия, недоверие, опасения за честь… Сеня, ты напоминаешь мне девицу, жаждущую замужества, но рассчитывающую обойти стороной вопросы секса! Дети. Скажешь тоже! Разгильдяи наверняка, как всегда. Хлебом не корми, дай лягушек через соломинку понадувать да кузнечиков в банках морить сотнями!

– Не, ну, я просто, чтобы... Чисто так… Как бы, чтобы ты…

– Не блей, Цицерон! Солдат ребёнка не обидит, веришь?

– Да! – без малейшей запинки тут же выпалил Семён Петрович и утёр обильный блестящий пот с верхней губы.

– Тут сразу расстреливают, что ли, если что не так? – елейно уточнил Северный. – Какое милое детское учебно-воспитательное заведение. Папок, отваливших немалые бабки, бросает в пот.

– Просто жарко! – пробурчал Сеня. – Хорош уже издеваться, пошли!

– Пошли. Сейчас только докурю. Полагаю, что во время прочтения милым детишкам лекции о чудесном-чудесном мире судебно-медицинской экспертизы мне этого не позволят. Чашечку кофе-то хоть предложат?..

– Там есть кофейный автомат, в холле! Сейчас я тебе притащу! Ты какой хочешь?

– Горячий. – И Соколов тут же унёсся внутрь здания, как всегда почуяв настроение своего старого товарища. – Пара минут наедине с собой не повредят, – удовлетворённо констатировал Северный. – Равно как и две сигареты вместо одной.

После дозы кофеина с никотином Северному было не так тоскливо идти коридорами административного здания образцово-показательного летнего лагеря. Устроители не слишком утруждали себя за родительские денежки – интерьер не блистал буржуазностью. Весёленькие цвета дешёвенькой краски, лютики-цветочки. Типичная детская поликлиника Четвёртого управления, не более. Стереотипы, стереотипы, стереотипы…