Дело Сен-Фиакр - Жорж Сименон Страница 8

— Так, значит, Метейе очень занятой человек?

— Шуму много, а толку — чуть. Строчил статейки в «Журналь де Мулен», и редакции приходилось их опубликовать — из-за госпожи графини. Мало того, у них в типографии он и возился со своими клише, и директор не решался выставить его вон. Ваше здоровье!

Тут управляющий встревожился:

— Они, часом, не схлестнулись с господином графом?

— Нет, все в порядке.

— Полагаю, вы здесь не просто так. Зря — она уже умерла от сердечного приступа.

Хуже всего было то, что управляющий упорно отводил взгляд. Утерев усы, Готье направился в соседнюю комнату.

— Извините, мне нужно переодеться. Я собирался к вечерне, но теперь…

— Мы еще с вами увидимся, — бросил ему Мегрэ на прощанье.

Не успел он затворить за собой дверь, как невидимая женщина поинтересовалась:

— Кто это был?

Двор, где Мегрэ мальчиком играл в шарики прямо на земле, теперь был выложен плитками песчаника.

На деревенской площади собирались кучки принарядившихся крестьян. Из церкви лились звуки органа.

Дети, выряженные в новые праздничные одежки, не смели сегодня шалить и резвиться. Там и сям мелькали торчавшие из карманов носовые платки. У многих покраснели носы. То и дело кто-нибудь громко сморкался.

До Мегрэ доносились обрывки фраз:

— Это полицейский из Парижа.

— Говорят, он приехал из-за коровы Матье, которая околела на той неделе…

Чистенький, набриолиненный молодой человек фатоватого вида, одетый в темно-синий диагоналевый пиджак с красным цветком в петлице, набравшись духу, обратился к комиссару:

— Вас ждут у Татен. Вроде кто-то что-то украл…

Изо всех сил сдерживая смех, он принялся пихать приятелей локтями, но не выдержал и, отвернувшись, так и прыснул.

Как оказалось, он сказал правду. В гостинице Мари Татен стало заметно теплее, но теперь в воздухе плавали клубы табачного дыма. Похоже, посетители дымили трубками, как заправские паровозы. За столик, где расположилась большая крестьянская семья, Мари Татен принесла большие кружки кофе. Крестьяне подкреплялись домашней провизией — глава семьи перочинным ножом нарезал сухую колбасу. Молодежь пила лимонад, старики — виноградную водку. Мари Татен без конца суетилась вокруг посетителей.

При появлении комиссара нерешительно поднялась какая-то женщина, сидевшая в углу: облизнув пересохшие от волнения губы, она двинулась к Мегрэ. Комиссар сразу узнал рыжеволосого мальчишку, которого она тащила за рукав.

— Вы и есть господин комиссар?

Все разом оглянулись на Мегрэ.

— Прежде всего, должна сказать, господин комиссар, что в нашей семье никогда не было жуликов, хоть мы люди бедные. Понимаете? И вот когда я увидела, что Эрнест…

Бледный как полотно мальчишка уставился в пол: он изо всех сил крепился, чтобы не расплакаться.

— Так, значит, это ты взял молитвенник? — спросил Мегрэ, склонившись к мальчику.

Ответом ему был лишь яростный колючий взгляд.

— Отвечай же господину комиссару.

Но парнишка упорно хранил молчание. Недолго думая, мать влепила ему затрещину — на левой щеке мальчугана остался багровый след материнской пятерни. Голова бедняги мотнулась в сторону, глаза налились слезами, губы задрожали, но он не шелохнулся.

— Горе мое, будешь ты отвечать или нет?

И, обращаясь к Мегрэ:

— Вот они каковы, теперешние детки! Уже какой месяц он слезно клянчит у меня молитвенник! И чтобы непременно такой же толстый, как у господина кюре! Представляете себе! Так что когда мне сказали про молитвенник госпожи графини, я сразу подумала…

И потом я удивилась, чего это он вернулся домой в перерыве между второй и третьей мессой? Обычно в это время он перекусывает в доме у кюре. Я тут же пошла в комнату и под матрасом нашла вот это…

Тут мать вновь влепила мальчугану оплеуху, а малыш даже не пытался уклониться или защититься от удара.

— В его возрасте я и читать-то не умела! Но у меня и без того хватало совести не красть книги!

В гостинице воцарилось почтительное молчание. Мегрэ взял молитвенник:

— Благодарю вас, сударыня.

Ему не терпелось посмотреть книгу, и он направился было в дальний конец зала.

— Господин комиссар… — вновь окликнула его крестьянка.

Теперь она вновь выглядела растерянной, сбитой с толку.

— Мне сказали, что будет вознаграждение… Хоть Эрнест и…

Она аккуратно спрятала в ридикюль протянутые комиссаром двадцать франков, после чего потащила сына к двери, приговаривая:

— Уж я тебе задам, ворюга ты эдакий!

Мальчуган метнул взгляд на Мегрэ. Глаза их встретились лишь на несколько мгновений, но этого было вполне достаточно, чтобы понять: они друзья.

Наверное, потому, что когда-то Мегрэ тоже тщетно мечтал о молитвеннике с золотым обрезом, и чтобы там были не только обычные молитвы, а все литургические тексты, напечатанные в две колонки — по-французски и по-латыни.

— Когда вы собираетесь обедать?

— Не знаю.

Мегрэ собрался было подняться к себе в комнату, чтобы там осмотреть молитвенник, но вспомнил о тысяче крошечных сквознячков, тянувших из-под крыши, и передумал, решив пройтись по дороге.

Неспешно шагая по направлению к замку, он раскрыл молитвенник, на переплете которого красовался герб де Сен-Фиакров. Вернее, ему даже не понадобилось его раскрывать: книга сама раскрылась на том месте, где между страниц была заложена какая-то бумага.

Страница 221. Молитва после причастия.

На самом деле там лежала небрежно вырезанная газетная заметка, которая на первый взгляд показалась комиссару какой-то странной, словно бы плохо пропечатанной.

«Париж, 1 ноября. Трагическое самоубийство произошло сегодня утром в квартире на улице Миромениль, занимаемой вот уже на протяжении многих лет графом де Сен-Фиакром и его подругой, русской эмигранткой Мари С.

Заявив подруге, что он стыдится скандального поведения некоторых членов своей семьи, граф прострелил себе голову из браунинга и через несколько минут, не приходя в сознание, скончался.

Как нам известно, речь идет о крайне тягостной семейной драме, а вышеупомянутый член семьи несчастного самоубийцы — не кто иной, как его мать».

Гусыня, вперевалку шествовавшая по дороге, вытянула шею и яростно зашипела на комиссара. Громко зазвонили колокола, и из церкви медленно потекла толпа людей. Слышалось шарканье сотен ног. Из распахнутых дверей храма тянуло ладаном и паленым воском.

Мегрэ сунул молитвенник в карман пальто, но книга была слишком толстой, и карман у него оттопырился. Он приостановился, чтобы повнимательнее осмотреть роковой клочок бумаги.