Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский Страница 8

У него не было на тот момент оснований не верить Савину, и он задал вполне естественный вопрос:

«Но почему в таком случае вы побежали в свою лабораторию, а не стали кричать, звать, в конце концов, на помощь?»

Плетнев хорошо помнил, как замялся Савин. Судя по всему, ему не очень-то приятно было отвечать на это вопрос. Однако Плетнев ждал, и он негромко произнес:

«Я… я испугался, что меня застанут около окна».

«И подумают, что это вы высадили его урной?»

«Да».

«Но почему? У вас что, проблемы с совестью?»

Савин тогда промолчал, угрюмо уставившись в пол, и Плетнев вынужден был сказать ему:

«Подписку о невыезде, конечно, я взять с вас не могу, но… В общем, у меня к вам просьба… пока идет следствие, не покидайте города».

Говоря о подписке о невыезде, он уже загодя знал, что Савин пожалуется на него Шумилову, но теперь все это уже не стоило выеденного яйца.

Перебирая один за другим возможные варианты участия Савина в краже шумиловского детища, за которое, по его словам, самые крупные фармацевтические компании Европы и той же Америки готовы были выложить любые деньги, Плетнев вдруг подумал о том, что это вполне предсказуемая смерть исполнителя. Лишние свидетели никому не нужны, тем более в промышленном шпионаже, а те, кто заказал и оплатил кражу «Клюквы», не могли не догадываться, что подозрение в первую очередь падет именно на Савина. И тот человек, который руководил его действиями, — а это кто-то из ведущих сотрудников Шумилова — обезопасил себя лично и уведенную из спецхранилища разработку, убрав Савина.

Как говорится, баба с воза — кобыле легче.

Отхлебнув еще глоток остывающего кофе, Плетнев достал из стола чистый лист бумаги и выписал на нем фамилии тех сотрудников компании, которые, по его убеждению, могли быть замешаны в краже иммуностимулятора. Подумал немного и напротив трех фамилий поставил по восклицательному знаку.

Глеб Шумилов.

Академик Ясин.

Старший научный сотрудник Кокин.

Подумал еще немного и поставил напротив фамилии Кокина еще один восклицательный знак. Ему не давала покоя фраза, брошенная в сердцах Кокиным:

«Ну, С-с-савин, вы еще пожалеете!»

Что? Что хотел он этим сказать, угрожая Савину?

День был на редкость солнечным, хотя почти всю ночь напролет шел дождь, и Турецкий уже в половине одиннадцатого фланировал по аллеям парка, мысленно прокатывая предстоящий разговор. Было бы все, конечно, проще, если бы Игнат пришел один, но он обещал быть с девушкой, поставив тем самым своего крестного отца в довольно неловкое положение. Не станешь же при незнакомой девчонке, может быть, вполне приличной, из хорошей семьи, предъявлять ему обвинения в употреблении наркотиков. В такой ситуации парень и послать может, причем очень и очень далеко. Тем более, что у них, кажется, серьезная завязка произошла, если он в этом парке «обычно с девушкой своей гуляет».

И от этой фразы, которая крутилась у него в голове, как заезженная пластинка, Турецкий уже начинал злиться и на себя, и на Игната, и на девушку, которая, вероятно, даже не догадывалась о том, что ее друг пристрастился к наркоте. А может, и догадывалась, но молчала до поры до времени, надеясь, что все образуется само собой. Мол, побалуется мальчишечка — и будет. Кто из юных да ушлых в свои семнадцать лет не хотел попробовать все той же травки? Правда, его самого с Ириной сия чаша стороной обошла. Дочь не только наркоту, но даже пива, столь любимого в молодежной среде, не хотела пробовать. А упускать такого парня, как Игнат, нудными наставлениями… М-да.

Еще не было и одиннадцати, когда Турецкий увидел Игната. С девушкой. Которая была гораздо старше его, по крайней мере, так показалось Турецкому, однако он не придал этому никакого значения — сам в юности любил тех, кому далеко за двадцать. Они и опытней и податливей, да и вообще с ними было гораздо интересней, чем с теми же одноклассницами, которые даже целоваться толком не умели, не говоря уж о чем-нибудь более интересном.

Они толкались в небольшом открытом тире, и даже со стороны было видно, что Игнат в ударе. По крайней мере, со стрельбой у него получалось неплохо, и он чувствовал себя настоящим героем, который мог бы стрелять и навскидку, и даже сразу из двух рук, по-македонски.

Подходя с тыльной стороны к тиру, Турецкий услышал задиристую похвальбу Игната:

— Ну вот, а вы боялись, мисс Манипэни. Упакуйте всех этих северных корейцев в праздничную коробку, перевяжите красной ленточкой и отправьте с посыльным на день рождения славному дядюшке Ким Ир Сену.

Девица смеялась, заливисто и открыто, как только может смеяться не отягощенный житейскими заботами человек.

Уже будучи в пяти метрах от этой счастливой парочки, Турецкий интеллигентно кашлянул, и на этот его кашель тут же обернулся Игнат.

— О! А вот и дядя Саша! А мы уж хотели идти к входу, чтобы встретить вас.

Он был явно рад этой встрече, и Турецкий вдруг подумал, что видимо зря погнал пену, наслушавшись речей Ирины.

— Знакомьтесь, дядя Саша, это Настя, моя любимая девушка. А это, Настюха, мой дядя Саша, о котором я тебе столь много рассказывал.

— Небось, всякие небылицы? — хмыкнул Турецкий, исподволь оценивая девицу, в которую действительно невозможно было не влюбиться, тем более когда тебе, дурачку, всего лишь семнадцать лет, и гормоны играют так, что аж перепрыгивают друг через дружку.

— Отчего же небылицы? — обиделся Игнат. — Только правду, боевую правду следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры России товарища Турецкого.

— Ладно, будя, — урезонил не в меру разошедшегося крестничка Турецкий. — Тем более, что все это далеко не так.

— Все, товарищ комиссар, будя! — съерничал Игнат, дурашливо отдавая честь. — Тем более, что вы не просто так захотели встретиться со мной. Или я неправ?

— А почему бы мне и не погулять с тобой при хорошей погоде? — хмыкнул Турецкий. — Погулять и поговорить. Как никак, а я все-таки твой крестный отец.

Его уже стала настораживать излишняя настырность Игната, которую тот хотел спрятать под бесшабашной веселостью.

— Или, может, я неправ?

— Правы! Вы всегда и во всем правы, — поднял руки Игнат. — Но в таком случае позвольте мне угадать, о чем будет разговор?

Парня несло, и Турецкий что-то не мог припомнить случая, когда бы он разговаривал с ним в подобном ухарском тоне. Может, все-таки сказывалось присутствие этой девицы, в общем-то, довольно интеллигентной, которая всем своим видом показывала, что лично ее этот разговор пятидесятилетнего мужика с крестником не касается.

— Хотите сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?

— Пожалуй, — согласился с Игнатом Турецкий. — Но это чуть попозжей, как говорят в Париже. А сейчас… Слушай, Игнат, тебе не кажется, что наша милая Настя заскучала? Может, попросим ее купить мороженое?