Киллер из шкафа - Андрей Ильин Страница 8

— Что за приятель?

— Нормальный приятель. Мы с ним не одну бутылку вместе. А потом он по части электричества пошел. А я...

— Ну приятель так приятель.

Утром, прихватив последнюю нераспечатанную бутылку «Наполеона», собутыльники двинулись к приятелю.

— Ну? — спросил с порога приятель. — Чего надо?

— Ты че, Петрович, не признаешь, что ли, меня?

— Отчего не признаю? Признаю. Чего надо?

— Консультацию, — сказал визитер, показывая бутылку коньяка.

— М-м! — удивился приятель. — Ты где такую взял?

— Купил! Тебе купил. А ты пускать не хочешь. На пороге держишь.

— Ну, тогда заходи.

Вначале выпили бутылку «Наполеона», закусывая его лимоном. Потом вытащенный из холодильника хозяина армянский коньяк под вареную картошку. Потом сбегали в киоск за водкой. И стали говорить за жизнь.

— Хороший ты мужик, Петрович. Но гад. На порог пускать не хотел.

— Я хотел. Это ты просто не понял.

— Не хотел!

— А я говорю, хотел.

— Да я бы к тебе и сам никогда не пришел. Если бы не дело.

— Какое дело?

— Такое дело! Ему вон надо дискеты посмотреть.

— Какие дискеты?

— Откуда он знает, какие дискеты.

— Как же он не знает, если это его дискеты?

— Ну не все ли тебе равно? Ты сразу скажи — можешь или нет?

— Могу.

— Тогда давай.

И вся компания собутыльников направилась к компьютеру.

— Где твоя дискета? Я ее мигом.

Взятую наугад дискету воткнули в дисковод.

— Ну?

— Что «ну»? Вот она, ваша дискета. Смотрите.

— Чего смотреть? Там же одни цифры.

— Где же одни? Вот и слова есть.

— Какие же это слова, если они не по-нашему?

— Ну и что, что не по-нашему? Все равно прочесть можно. Вот, например, это — Мюнхен, Националь кредит банк. Или что-то в этом роде. Или во! Швейцария...

— Чего?

— Банки какие-то.

— А цифры при чем?

— Цифры, наверное, номера счетов. А напротив — суммы. Вот эти. С нулями.

— Ни хрена себе нулей! Это же сколь рубликов?..

— Дурак. Откуда в швейцарских банках быть нашим «деревяшкам»? Там только доллары хранятся. Или марки. Или франки.

— То есть ты хочешь сказать, что это... Ни хрена себе! Это же сколь деньжищ!

— А дальше-то, дальше-то что? После цифр?

— Фамилии и имена.

— Фамилии?

— Да, список фамилий и имен. Ну вот, к примеру, Абрамов Иван Михайлович, Агарков Петр Петрович...

— А после списка?

— После какие-то непонятные значки. Много значков.

— Значки? Что они означают, эти значки?

— Все, что угодно. Текст, напечатанный в неизвестном редакторе. Или какую-нибудь графическую информацию.

— Какую информацию?

— Ну откуда я знаю какую? Семейную фотографию. Рисунок. Чертеж. Или план какой. Можно попробовать открыть, если надо.

— Не надо. Я все и так понял. Давай сюда дискету, — потребовал хоть и пьяный, но кое-что сообразивший Иван Иванович.

— Да погоди ты, дай хоть из просмотра выйду... Но Иван Иванович ждать не стал. Выдернул дискету чуть не с мясом.

— Другие смотреть будем?

— Другие? Нет у меня других. Есть только водка.

— Какая водка?

— "Столичная". Полная бутылка.

— Ну, тогда пошли на кухню.

Вечером друзья-приятели ушли. Еле ушли. После «Наполеона», армянского коньяка, водки и пива. Но ушли. Ночевать, несмотря на настойчивые приглашения хозяина дома, не остались. Иван Иванович не захотел.

— Нет, мы лучше дома. Потому что дома лучше. А за дискету спасибо.

— А вам за «Наполеон».

— А тебе за армянский.

— А вам...

— Хороший ты парень, Петрович...

— И вы тоже ребята что надо... На том и разошлись.

— Ну что? — спросил дежурный санитар районного морга другого санитара того же морга. — Ушли?

— Ушли.

— Все?

— Все. Я и дверь уже закрыл.

— Ну, тогда до утра никто не потревожит. Тогда наливай.

Санитары разлили по мензуркам казенный спирт, нарезали кольцами колбасу, напластали хлеб.

— Ну, как говорится, за все хорошее. За то, что-бы на нашем веку не перевелись покойники.

— А покойники здесь при чем?

— При том! При том, что кому-то смерть, а кому-то жизнь. Самая что ни на есть распрекрасная жизнь. Так что давай за покойников.

Опрокинули мензурки, крякнули, закусили.

— Я тебе так скажу, лучший мертвяк — это тот, который с дорожно-транспортного происшествия. Где все всмятку, — задумчиво произнес более пожилой санитар. — Потому как если он зажмурился в машине, то, значит, ее имел. Значит, не из бедных. Значит, при деньгах. И при других разных на-воротах — ну там часах, перстнях, цепочках.

— Как же так? Разве их до того мусора не потрошат? Которые на место происшествия приехали? — удивился более молодой санитар-практикант.

— Не, мусора в крови и мозгах ковыряться не любят. Они что почище возьмут, а остальное как есть отправляют. Чаще всего деньги из карманов берут. А висюльки — нет.

Мусора с мертвяками возиться брезгают. Зачем им мертвяки? Они с живых свой барыш имеют.

— А вы?

— Мы — когда как. Как повезет. Вот, помню, раз привезли нам четыре трупешника. Одним здоровым куском привезли. Ей-Богу, не вру! Где чья рука-нога — не понять. Все в кучу. Сплошное месиво. Бросили в холодильник до вскрытия. А я ночью в этом деле поковырялся.

— В покойниках?!

— Ну ясно дело! В их самых. Не пропадать же добру! Так не поверишь — вначале цепь золотую грамм на сто с крестом зацепил. Потом еще одну. Потом перстни. Полкило золота! Ну вот, ей-Богу, не вру. Я даже зубы брать не стал. Ну их, эти зубы. Куда их потом девать.

— Повезло...

— Не то слово. Я потом эти висюльки продал и месяц гулял!

— Ну, за это надо...

— Да погоди ты пить-то. Это еще не все.

— Ну?

— Через месяца три, представляешь, везут жмурика, которого из автомата зашмаляли. Ну я, конечно... Глядь, а у него на шее крест висит. Тот самый! Что я продал.