Тайна синего фрегата - Марина Елькина Страница 8

— Значит, нам нужно обращаться в отдел рукописей?

— Именно!

— Но для этого, наверное, нужен какой-то пропуск, — заметил Вовка.

— Нужен. Но это уже в моих силах. Оставьте мне свои телефоны. Думаю, завтра мы сможем отправиться в отдел рукописей. Я попытаюсь договориться, чтобы нас пропустили. Я позвоню вам вечером.

Мальчишки по очереди записали на листочке свои телефоны.

— Отлично, отлично! Мне бы теперь эту бумажечку не потерять! Я ужасно рассеянный.

Владислав Геннадьевич вложил листок в записную книжку и еще раз повторил:

— Крайне интересно! О каком пожаре идет речь? И почему кусок страницы оторван?

— Как раз в том месте, где могло быть имя преступника, — кивнул Артем.

— Хороша загадочка! Как математик, я просто обожаю логические задачки. Это, кажется, одна из них.

— Вы думаете, что одной логики для разгадки будет достаточно? — засомневался Виталик.

— Э-э, брат! Логика — великая штука! С логикой можно распутать самый запутанный клубок. Да и как ты предлагаешь решить загадку столетней давности? Все, кто мог что-либо разъяснить, давным-давно поумирали. На нашем вооружении только и осталось, что логика.

— У меня логика хромает, — признался Виталик.

— Зато у вашего Артема с логикой все в порядке. — Владислав Геннадьевич весело подмигнул Артему. — В математики пойдешь.

— Вряд ли, — вдруг сказал Вовка. — У него по математике больше тройки не бывает.

Он и сам не совсем понимал, зачем это говорит. Кого касаются тройки Артема? Но уж слишком обидно было слышать похвалы в чужой адрес.

Впрочем, Артем ничуть не обиделся:

— Это точно, — улыбаясь, подтвердил он. — Математика из меня не выйдет. И про логику вам показалось.

Владислав Геннадьевич посерьезнел и внимательно посмотрел на Вовку.

— Ну что ж, — шутливо развел он руками. — Вся надежда только на тебя. Кто-то же должен логически мыслить. Друзья не хотят. А ты справишься?

Вовка отвел глаза. Как это понимать? Как насмешку? Или как серьезный вопрос?

— Постараюсь, — буркнул он в ответ.

— Ну, и отлично! Значит, договорились — вечером ждите моего звонка. Да, кстати, кто помнит, куда я дел листочек с вашими телефонами?

— В записную книжку! — хором ответили мальчишки.

— Ну вот! Уже забыл!

Владислав Геннадьевич свое обещание сдержал. На следующий день в отделе рукописей их ждала строгая, неулыбчивая женщина лет пятидесяти.

Владислав Геннадьевич сам объяснил ей цель визита. Она внимательно рассмотрела запись, ничуть не усомнившись в ее подлинности.

— Мы хотели бы проверить, не принадлежит ли эта запись перу самого Степанова, — вежливо сказал Владислав Геннадьевич. — Можно ли это сделать в вашем архиве?

Женщина кивнула:

— У нас сохранился архив Данилы Степанова. Я сейчас разыщу образец его почерка, но… Он никогда не писал художественной литературы. В его архиве только деловая переписка и бухгалтерия по типографиям.

— И все-таки, если не сложно, — взмолился Владислав Геннадьевич.

— Подождите здесь.

Этого следовало ожидать — почерк не совпал. Сравнивать круглые, почти что детские буквы Степанова с резко наклоненными влево буквами незнакомца было бессмысленно.

Ребята расстроились. В который раз им показалось, что больше ничего сделать нельзя. Но Владислав Геннадьевич не терял надежды.

— Это говорит только о том, что нужно расширить круг поисков, — уверенно заявил он. — Я думаю, Варвара Денисовна, это не будет слишком затруднительно? Контакты Степанова с писателями, наверное, можно установить по переписке?

Варвара Денисовна строго посмотрела на Владислава Геннадьевича и сухо сказала:

— Такую работу за один день не провернешь. Нужно поднимать весь архив издателя, а потом архивы писателей, с которыми Степанов общался.

— Мы вас не торопим, Варвара Денисовна, — заверил ее Владислав Геннадьевич.

— Тогда дня через три позвоните. Может, мне удастся дать вам положительный ответ.

— Ничего она не будет делать, — буркнул Вовка, когда они вышли из архива. — Баба-яга какая-то!

— Человек знает в своем деле толк, — сказал Владислав Геннадьевич. — Мне ее порекомендовали с очень хорошей стороны. А то, что она не рассыпалась перед нами в любезностях, еще ничего не говорит о ее деловых качествах. Не стоит судить о людях по первому впечатлению.

— Вы ее защищаете.

— Я просто уверен, что Варвара Денисовна сделает для нас все возможное. Меня тревожит другое — вдруг среди архивов этого почерка не окажется? Ведь запись мог сделать совсем неизвестный писатель…

Об этом ребята еще не думали. Это заставляло волноваться и с еще большим нетерпением ожидать обещанного звонка от Варвары Денисовны.

Ровно через три дня Артему позвонил Владислав Геннадьевич:

— Завтра нас ждет Варвара Денисовна. Кажется, она смогла установить автора записи.

— Эту запись сделал Всеволод Берковский. — На лице Варвары Денисовны по-прежнему была застывшая маска строгости.

— Всеволод Берковский? — переспросил Владислав Геннадьевич. — Не может быть!

— Почерк в рукописях и в вашей записи абсолютно идентичен, — не меняя выражения, монотонно подтвердила Варвара Денисовна.

— Тогда этой записи цены нет! — воскликнул Владислав Геннадьевич. — Насколько я знаю, Берковский был одним из самых талантливых прозаиков начала века, но написал всего несколько произведений.

— Да, — подтвердила Варвара Денисовна. — Его архив составляют всего три сохранившиеся рукописи, две повести и подборка рассказов. Эту подборку он составлял специально для издательства Степанова. Не сохранилось ни писем, ни дневников. Пожар, о котором, видимо, и идет речь в этой записи, уничтожил все бумаги Берковского. Об этом пожаре много упоминаний в письмах его друзей и знакомых.

— А кто? Кто был виновником пожара? — Артему показалось, что они уже у самой разгадки. Все зависело только от ответа Варвары Денисовны.

— Виновника пожара установить не удалось. Скорее всего это была случайность или недосмотр слуг.

Варвара Денисовна сохраняла невозмутимость. Кажется, ее ничуть не интересовало все происходящее.

— Значит, ничего неизвестно? — растерялся Артем.

Варвара Денисовна не ответила на его вопрос. Она продолжала ровным, бесстрастным голосом:

— Запись со всех сторон странная. Во-первых, она оборвана. Во-вторых, непонятно, что заставило Берковского сделать эту запись в книге. А в-третьих… В третьих, ни одно из перечисленных в записи произведений не известно науке.