Приговоренные - Андрей Троицкий Страница 8

– О господи! – сказала из темноты женщина и надолго замолчала.

Джейн помнила все обстоятельства своего похищения, помнила машину, в которую ее пересадили, помнила и женщину, занимавшую переднее сиденье, которую на ходу вытолкнули из машины. Но самое страшное – как иголка шприца вошла в предплечье и Джейн вздрогнула от боли.

Неожиданно раздался звонок – громкий, дребезжащий. Над дверью вспыхнула лампа.

– Проснулась? – спросила женщина. – И я тоже. Эх, снился мне… Сын снился. Кипятку хочешь?

Джейн села на своем топчане, огляделась по сторонам. В дальнем темном углу кособокий стол. На нем электрическая плитка, алюминиевый чайник с помятыми боками. Еще банка горчицы и полбуханки хлеба. Окон в помещении нет, стены сырые, на потолке проступили ржавые разводы от протечек и пятна плесени. В углу у двери за дощатой перегородкой унитаз, рядом железная раковина. На полу корыто, в таких когда-то давно купали младенцев.

Джейн перевела взгляд на соседку по комнате. Сколько же ей лет? Сразу не скажешь. Не меньше двадцати, но не больше восьмидесяти. Где-то в этих пределах. Лицо серое, отечное, каштановые с проседью волосы коротко подстрижены. Роста женщина невысокого, плечи широкие, руки жилистые, сильные. Под глазом – овал синяка. Вместо ночной рубашки – майка без рукавов и короткие мужские подштанники, подпоясанные веревкой. Хозяйка комнаты перехватила взгляд Джейн и заговорила:

– Меня вообще-то Викой зовут. Полное имя Виктория. Ну, тут меня Королевой Викторией называют. Говорят, очень похожа. Ну, я не возражаю против королевы. Как думаешь, похожа? – Она повертела головой и горько вздохнула. – Только короны не выдают… Чего смотришь? Садись, поговорим. У меня смена в кочегарке только через час начинается. Вернусь поздно. И сразу спать.

Джейн подсела к столу, плеснула кипятка во вторую кружку, твердо решив выудить хоть какую-то информацию из этой странной женщины. Задавать много наводящих вопросов не потребовалось. Виктория охотно рассказала, что знала. Сюда она попала случайно. Единственный сын работал заместителем управляющего небольшого коммерческого банка. То ли ее Юра подписал платежный документ, который не имел права подписывать, то ли подписал правильный документ, но деньги ушли не туда, куда их направили, и потерялись, то ли деньги эти не простые, а бандитские. Как бы там ни было, однажды к ним домой пришли серьезные парни, приставили к голове сына пистолет и велели написать несколько документов – дарственную на квартиру, на загородный дом, на две новые машины. Они забрали деньги сына и его документы, Юру отделали так, что он теперь не может без посторонней помощи подняться со стула. И еще плохо говорит. Из близких родственников помнит имя тетки и матери. Серьезные мальчики сказали Виктории, что деньги, ценности и недвижимость, изъятые у Юры, не покроют всех убытков, которые они понесли, и ей придется отработать оставшийся долг за сына, поскольку он теперь к физической деятельности непригоден.

Викторию привезли сюда, выдали рабочую одежду и объяснили, что ее задача – двенадцать часов в день проводить в бойлерной, кидать в печку уголек, чтобы вода всегда была горячей, следить за температурой котла и выполнять еще кое-какую работенку.

Наверху баня для больших людей. Говорят, сюда париться даже министр иностранных дел приезжал. Викторию сразу предупредили: будут жалобы от клиентов, что вода не горячая, пусть обижается только на себя. Наказание за провинность будет жестокое, но справедливое, поэтому она старается изо всех сил. Когда ее засунули сюда, была ранняя весна. И сейчас, говорят, тоже весна. Только вот какая по счету?

Она доела кусок хлеба и спросила, за какие провинности тут оказалась Джейн. Выслушав ее историю, закурила папироску, долго о чем-то думала и сделала свой вывод.

– Значит, ты тут вроде ни за что припухаешь. Ладно, подождем, когда внесут ясность… Они разберутся, в чем твоя вина. Но я так смекаю: пришла моя очередь на волю выходить, а ты уголек кидать станешь. Я, видно, свое уже отмотала, вот они тебя и похитили.

– Глупости! Людей не похищают, чтобы поставить у топки.

– Эх, мало ты еще живешь на свете, чтобы рассуждать. Лучше привыкай понемногу. Это только сначала трудно, а потом легче станет. Пожрать, ну, вроде как обед, приносят прямо в кочегарку. И после смены чего-нибудь дают, что у них наверху остается из жратвы. Папиросы – пачка в день. Чаю немного. Случается, стакан водки набулькают.

– А меня когда…

– Привезли? – Виктория погасила окурок.

Оказалось, Джейн попала в подвал сутки назад, как раз перед прошлой сменой в котельной. Ее внесли на руках двое парней. Расстелили пальто, положили на топчан и смотались. Королева Виктория пыталась разбудить новую соседку, но та спала как убитая.

Джейн вернулась на свой топчан. Голова кружилась от слабости. Поправив старое пальто, она легла на бок и подумала о превратностях судьбы. Может статься, в ближайшие месяцы, а то и годы ей суждено за кусок хлеба работать истопником в мужской бане. Жить в этом клоповнике, мыться в ржавом корыте и дожидаться то ли смерти, то ли чего похуже.

К пяти часам вечера Девяткин, расположившись в рабочем кресле, рассматривал гордый профиль Павла Моисеевича Шумского. Презрительно выпятив нижнюю губу, профессор наблюдал, как по подоконнику, медленно перебирая лапками, ходит жирный голубь. Вопрос Девяткина вернул свидетеля на грешную землю.

– Ну, вспомнили что-нибудь?

– Вынужден вас разочаровать. Забыл даже то, что помнил вчера.

Он посетовал на годы, которые берут свое. На память, которая слабеет. Да и зрение тоже не улучшается. Но потом все-таки сдался и сказал, что просто очень боится. Бандиты видели Шумского и наверняка его запомнили. А найти профессора проще простого – на кожаной папке, что он держал в руках, хорошо заметный золотой логотип вуза, где Шумский преподает уже двадцать лет. Его могут грохнуть за одно случайно вырвавшееся слово, за один намек… Пристрелят. Или прирежут.

Вскоре он оказался в хорошо освещенной комнате, где вместе с художником и экспертом-криминалистом принялся за составление портрета предполагаемых преступников. А Девяткин уже в двадцатый раз набрал номер телефона третьего свидетеля происшествия – бывшего милиционера Константина Зобова, но не услышал ничего, кроме длинных гудков. Сегодня днем служебная машина выезжала по адресу, где проживает Зобов. Соседка по площадке сказала, что последний раз видела его в субботу утром. Всегда медлительный Константин Сергеевич куда-то торопился. Поставил в багажник своей машины две большие сумки и уехал. Странно… Зобов не вернулся, хотя знал, что в понедельник его ждут на Петровке.

Дима Радченко переступил порог кабинета и понял, что застал своего начальника не в самом добром состоянии духа. Хозяин юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» курил трубку только в минуты душевного расстройства. В воздухе плавал дым с ароматом верескового меда. Полозов выключил верхний свет, оставив гореть настольную лампу. Кивнув Диме, он пересел за стол для посетителей и спросил, как жизнь молодая. Дима ответил в том духе, что в тридцать семь молодость уезжает на скором поезде, на который не продают обратные билеты.