Охотники на фазанов - Юсси Адлер-Ольсен Страница 8

— Вскрытие показало, что она еще была жива, когда ее бросили. Прожила около часа. Кровь из печени скапливалась в брюшной полости, слишком сильное было кровотечение.

— Убийцы сильно рисковали.

— Какое там! Даже если бы она выжила, рассказать ничего бы не смогла — слишком обширные повреждения мозга. Это сразу было видно.

Он отвернулся к окну. Карл по себе знал, каково это бывает: когда перед глазами всплывают подобные картины, поневоле отворачиваешься, стараясь отвлечься на что-то другое.

— И убийцы это знали?

— Знали. Когда лоб пробит насквозь, все сразу становится ясно.

— А мальчик?

— Он лежал рядом. С удивленным, но умиротворенным выражением лица. Такой был хороший мальчик! Я много раз встречался с ним — и дома, и в участке. Он хотел стать полицейским, как отец.

Томасен посмотрел на Карла — у полицейского, много повидавшего, редко встретишь такой опечаленный взгляд.

— И тут пришел отец и все это увидел?

— Да, к сожалению. — Томасен покачал головой. — Он хотел забрать тела прямо оттуда. В отчаянии метался по месту преступления и, наверное, уничтожил много следов. Нам пришлось силой вытащить его из дома. Я до сих пор не могу себе этого простить.

— И тогда вы передали дело хольбекскому отделению?

— Нет. У нас его отобрали. Может быть, по пирожному?

Томасен кивнул жене и взглянул на накрытый стол, но вид у него был такой, словно он ждет, что они откажутся, попрощаются и уйдут.

— Так это вы переслали нам дело?

— Нет, не я. — Хозяин поднес к губам чашку и покосился на заметки Ассада. — Но я рад, что расследование возобновилось. Каждый раз, когда я вижу по телевизору эту скотину Дитлева Прама, и Торстена Флорина, и этого биржевика, у меня на весь день настроение портится.

— Похоже, у вас сложилось определенное мнение насчет того, кто в этом виновен.

— Еще бы, можете не сомневаться!

— А как же тогда осужденный, то есть Бьярне Тёгерсен?

— Поверьте мне, эта чертова шайка богатеньких деток сделала все сообща. — Нога бывшего полицейского описывала круги под столом, но лицо оставалось спокойным. — Дитлев Прам, Торстен Флорин, биржевик и та девчонка, которая за ними таскалась. И эта дрянь Бьярне Тёгерсен тоже в этом участвовал, но все они действовали вместе. Включая Кристиана Вольфа, шестого в компании. И умер он не от какого-то там сердечного приступа. Если хотите знать мое мнение, его устранили остальные, потому что он перетрусил и ударился в панику.

— А я слышал, Кристиан Вольф погиб от несчастного случая на охоте. Сам нечаянно выстрелил себе в бедро и истек кровью, потому что поблизости никого не оказалось.

— Не верю этому ни на грош! Это убийство.

— И на чем ваша теория основана? — вмешался Ассад и потянулся через стол за пирожным, внимательно глядя в лицо Томасена.

Тот лишь пожал плечами: дескать, интуиция полицейского. Откуда Ассаду знать, что это такое, должно быть, подумал он.

— А вам известно что-то такое, что нам надо знать в связи с этим делом? — продолжал Ассад. — Что-нибудь такое, чего мы сами бы не нашли?

Клас Томасен пододвинул блюдо с пирожными поближе к гостю.

— Вроде бы ничего…

— Ну а кто знает? — Ассад отодвинул блюдо. — Кто подскажет нам следующий шаг? Если нам никто не поможет продвинуться, дело опять ляжет на полку.

Поразительно острое замечание!

— Я бы попробовал поговорить с женой Хеннинга, Мартой Йоргенсен. После гибели всей семьи она еще долго обивала пороги у следователей. Возможно, она вам чем-то поможет.

Над железнодорожным полотном висел серый туманный рассвет. За линией, над которой протянулась паутина электрических кабелей, уже давно гудели желтые автомобили почтового терминала. Народ ехал на работу, и электрички, сотрясавшие жилище Кимми, шли битком набитые.

Все это могло бы стать прелюдией обыкновенного дня, но в душе у нее бушевали сорвавшиеся с цепи демоны. Они были словно видения лихорадочного бреда: зловещие и неуправляемые, незваные гости.

Встав на колени, она попыталась помолиться, чтобы голоса умолкли, но у высших сил, как всегда, оказался неприемный день. Тогда она приложилась к бутылке, стоявшей возле ее импровизированной койки, а влив в себя полбутылки жгучей жидкости, решила не брать чемодан. Она и без того таскала с собой тяжелый груз ненависти, отвращения, ярости.

Со времени смерти Кристиана Вольфа первым на очереди у нее числился Торстен Флорин. Мысль о нем всплывала очень часто.

Лисья морда Торстена попалась ей недавно в газете: на снимке он гордо красовался в своем только что открывшемся после ремонта Доме мод на Индийской набережной в Старой гавани, похожем на стеклянный дворец. Реставрация этого здания принесла ему премию; там-то она и заставит его вернуться с облаков на землю.

Морщась от боли в пояснице, Кимми слезла с продавленной, колченогой койки и понюхала у себя под мышками. Запах не слишком ощущался, так что с походом в бассейн при гостинице «ДГИ-бю» можно пока подождать.

Сунув руку под койку, Кимми достала маленький ящичек и открыла крышку.

— Ну, как ты спала, деточка? — спросила она, поглаживая пальцем крошечную головку, и как всегда подумала: «До чего у нее мягонькие волосики и длинные реснички!»

Она нежно улыбнулась малютке, бережно закрыла ящичек и засунула его на прежнее место. Как всегда, это было для нее лучшей минутой после пробуждения.

Перетряхнув кучку вещей, она выбрала самые теплые колготки. Проступившая на потолке сырость предупреждала, что осень нынче выдалась капризная.

Одевшись, Кимми осторожно выглянула за дверь кирпичного домика, за которой тянулось железнодорожное полотно. От круглосуточно мчащихся по нему электричек ее отделяло меньше полутора метров.

Рядом никого, и никто ее не увидит.

Она выскользнула наружу, заперла дверь на ключ, застегнула пальто. Прошла мимо серо-стальной трансформаторной будки, которую изредка проверяли служащие Датских железных дорог, и вышла на асфальтированную дорожку, которая вела к решетчатой калитке, выходящей на улицу Ингерслевсгаде.

Заполучить ключ от этой калитки было для нее когда-то недостижимой мечтой. До этого, чтобы попасть к железнодорожной сторожке, надо было идти по щебенчатой насыпи вдоль ограждения от самой остановки «Дюббёльсбро». Причем появляться можно было только ночью, чтобы никто не заметил. Из круглого домика приходилось убираться еще затемно, и поспать ей удавалось только три-четыре часа. Она знала: если ее хотя бы один раз тут застанут, то больше уже не пустят. Ночь стала ее верным спутником и хранителем, и так продолжалось до тех пор, пока однажды утром она не обнаружила табличку на калитке, выходящей на Ингерслевсгаде. На табличке было написано: «Лёгструп Хейн».