Девушка сбитого летчика - Инна Бачинская Страница 8

– Совсем очумела? Я серьезно! Соберись!

– Ладно. Тогда красив… э-э-э… по-мужски: в шрамах, крупный, с сильным разворотом плеч, с длинными ногами спринтера, в прошлом – хоккеист. Олигарх – однозначно. Они все олигархи, других нам не надо. Жена умерла от рака. – Я смотрю в потолок в поисках вдохновения.

– Ага. И ребенок! Девочка. А на фиг шрамы?

– Для романтики. Когда-то он защитил девушку от хулиганов, разогнал или даже замочил половину, но они, убегая, успели ранить его ножом. А его девчонка – невоспитанная уродина, издевается над прислугой, садовником и гувернантками!

– Анюта, было уже вроде, – сомневается Баська.

– Было, было… ну и что? Все уже было. Один он, что ли, такой?

– Ну, ладно, допустим. И героиня… как бы это… не очень красивая?

– Не очень? Не то слово! Форменная уродина! Ужасно одета, не намазана, не причесана, с грубыми руками, несчастная, учит сестру в институте, на себя – ноль внимания, носит старую кофту своей бабушки. Нанимается в горничные к олигарху. И все ее унижают – особенно сам олигарх и его дочка. Эта девчонка – вообще изверг.

– Ага! – Проворные Баськины пальцы так и летают.

– Он ей грубит, швыряет тарелки, задерживает зарплату, а она только плачет, нос красный, голос насморочный.

– Перебор вроде, – задумывается Баська.

– Нормально. Надо сгустить краски, а потом… Может, он вообще хочет пробудить в ней самоуважение, растолкать, ну, там, чтобы она проявила чувство собственного достоинства, понимаешь? А то она такая жалкая и несчастная… и чтобы бросила в него тарелкой или хотя бы выругалась. А на самом деле он хороший.

– Ты так думаешь? – сомневается Баська.

– Я так не думаю, – твердо говорю я. – Но есть законы жанра! Пер аспера ад астра! Через тернии к звездам, или из Золушки в принцессы. Точка.

– А как он в конце концов обратит на нее внимание? – перебивает она.

Я соображаю. Потом выкрикиваю:

– Знаю! По ночам она подрабатывает в ночном клубе стриптизершей!

– Чего?!

– А чего? Нормально. Тут можно шикарные сцены – везде позолота, публика в вечерних туалетах, и стриптизерша… с фигурой! В одних трусиках, золотых, с бахромой. Стрингах. И он в нее влюбляется. Но не узнает.

– А дочка как? – Баська, похоже, заинтересовалась.

– Дочка? Ну, допустим… допустим… она увидела, как горничная репетирует в своей комнате, и пришла в восторг, и поняла, что тоже хочет стать стриптизершей. Тут они и подружатся и начнут репетировать вместе. – (Баська фыркает). – И вообще, она тоже хорошая, но папа не обращает на нее внимания, все время занят, и она, чтобы привлечь его внимание…

– Ага, – скептически хмыкает Баська, – чтобы привлечь его внимание, достает обслугу и гувернанток?

– Ну… да! А что? Скажешь, нет правды жизни?

– И папа-олигарх нарадоваться не может, что дочка вдруг стала делать уроки и не грубит и вообще стала похожа на человека, да?

– Ну! А потом оказывается, что девушка, на которую когда-то напали хулиганы, это на самом деле горничная-стриптизерша, но они друг друга не узнаю́т!

– Не узнаю́т, как же! Совести у тебя нет, – бросает Баська. – Ну, да ладно, не «Война и мир»! Погнали!

И так далее и тому подобное. Творчество, однако!

…Папа Владик улетел на крыльях любви, оставив мне Веню с парчовой торбой и музыкальным инструментом.

Веня деловито вытряхивает деньги из торбы на журнальный столик, смотрит на меня.

– Давай посчитаем, – предлагает он.

– Ты разве не считал?

– Папа считал, но я уже забыл. – Он хитрит, прекрасно он помнит, но ему приятно еще раз подержать в руках свои сокровища. Смотрит на меня умильно.

– А что ты хочешь купить? – спрашиваю.

– Машину! Только папа сказал, еще мало. Пойдем в парк? – В глазах его – ожидание.

Я раздумываю, что ответить, призывая на помощь все читанное или слышанное. Педагог из меня – как китайская танцовщица – сравнение из репертуара Баськи.

Раздумья мои прерывает дверной звонок. Легка на помине, Баська вламывается в прихожую, вихрем проносится в гостиную, со стоном падает на диван и теряет сознание. Веня испуганно смотрит на меня.

– Ничего, Венечка, – говорю я, – тетя очень быстро бежала и…

– Я ее отравила! – заявляет Баська утробным голосом, не открывая глаз. – Посреди семинара по удалению мозолей.

– Чем?

– «Тайдом»!

– И она… согласилась? – Вопрос – глупее не придумаешь.

Она открывает глаза, внимательно смотрит на меня:

– Нет. Но я ее убедила.

– И где же она? – Я все еще не верю.

– Дома. Приехал Воланд и забрал тело.

Неужели правда? Я с сомнением смотрю на Баську. Она мрачна, раздувает ноздри и не накрашена. Последнее обстоятельство пугает меня. Баська даже мусор выносит при полном параде – под девизом «никогда не знаешь».

– Ты… это… правда? – Чья-то липкая холодная ладошка скользит по спине. – Бася! Ты… с ума сошла?

– Не бойся! Тебе что, ее жалко?

– Нет, но… ты шутишь? Конечно, жалко!

– Какие тут шутки!

– И что… теперь?

– Теперь в тюрягу. Будешь свидетелем защиты, скажешь, что… ну, в том смысле, что она сама напросилась. Суд присяжных меня оправдает, надеюсь.

– А кого она отравила? – спрашивает Веня.

Тут только Баська его заметила:

– А ты чего тут?

– Меня папа привел!

– С каких щей?

– Чего? – не понял Веня.

– Тетя шутит, – вмешиваюсь я. – Это у нее такие шуточки. Не обращай внимания.

– А где кормилец? – Это мне.

– В ночном. Веня, ты не видел Филиппа? – Я пытаюсь отвлечь ребенка, предчувствуя последующую Баськину реплику. Филипп – мой кот, толстый вальяжный полукровка, сиамец пополам с персом. Сиамо-перс. Или персо-сиам. Проявляющий активность лишь в одном случае – при виде Вени. Говорят, собаки любят детей. Всяких. Филипп даже в этом противоположен собаке. Он бежит прятаться.

– Он спрятался, – говорит Веня.

– Иди поищи, – предлагаю.

– У них в богадельне ночные смены? – спрашивает Баська. – И ты повелась?

– Какая разница, – говорю. – Он что мне, муж? Или любовник?

– Им всегда легче, – вздыхает Баська. – Даже самый занюханный кому-то нужен. У тебя водка есть?

– Есть.

– А мозоли?

Я вытаращиваю глаза: