Голая правда - Светлана Успенская Страница 8

…Марго налила полный стакан отвратительной жидкости, выпила его залпом и вытерла тыльной стороной руки липкий рот. Потом она упала на диван, раскинув руки, и блаженно сощурилась. Она-то знала, что рано или поздно победа будет на ее стороне.

Рано или поздно… Рано или поздно… Так, раскинувшись, с блуждающей улыбкой, изгибавшей ее полуоткрытые губы, она заснула, как будто провалилась в удушливую липкую бездну, полную тревожных снов и страшных видений.

На следующий день столица была разбужена сообщением о трагической кончине известной актрисы Евгении Шиловской. Первые, еще недостоверные слухи просочились сначала в театр, а потом пошли гулять по столице, передаваясь из уст в уста, постепенно обрастая домыслами, невероятными подробностями и «абсолютно точными» данными. Уверенно говорили о том, что она была зверски зарезана, ей выкололи глаза неизвестные бандиты, а истекающее кровью тело бросили на всеобщее обозрение…

Хотя утренние газеты вышли без заметок об этом событии, радио и телевидение уже выдавали в эфир волнующее сообщение. Оно активно обсуждалось в общественном транспорте наряду с такими известиями, как очередной террористический акт, повышение курса доллара, банкротство известного банка, и с прочими нерадостными слухами. У людей эта новость вызывала возглас удивления, традиционно поднятые вверх брови и стандартное покачивание головой: удивительно, какое безобразие творится в мире!

В это время в московском ГУВД решался вопрос, кому поручить дело об убийстве Шиловской. Дело обещало быть достаточно громким и долгое время находиться на слуху у общественности. Предвиделось большое количество неприятных статей, заметок, интервью у работников МУРа и прокуратуры, в которых с изящной долей ехидства обсуждалась бы нерасторопность и беспомощность следствия, намекалось бы на известные круги, будто бы причастные к убийству, и давалось понять читателям, что только ленивый не сможет найти преступника в этой ситуации. Ленивый — и милиция.

Да, дело обещало быть громким, и поэтому вести расследование поручили одному из старейших работников МУРа, подполковнику Михаилу Аркадьевичу Костыреву, который, несмотря на то, что (или благодаря тому, что…) исследовательский пыл молодости у него давно остыл и уступил место спокойной меланхолической мудрости, имел большой авторитет и в глазах общественности, и в глазах руководства.

Михаил Аркадьевич Костырев был пятидесятилетним, невысоким, коренастым мужчиной со спокойным взглядом небольших темных глаз, от которых к вискам разбегались мелкие морщинки. Его голову уже окрасила первым заморозком ранняя седина, глубокие залысины создавали впечатление огромного лба, а манера говорить с тихим достоинством и уверенностью в собственной правоте зачастую помогала ему выдерживать мелкие и крупные стычки с начальством.

В отличие от сыщиков, которых с такой любовью живописуют голливудские фильмы — с лупой в руках ползущих вдоль следа, оставленного преступником, прыгающих с небоскреба прямо в седло мотоцикла, на ходу пересаживающихся из машины в машину, — Костырев совершенно не вписывался в веками сложившийся образ супердетектива.

Имея некоторую долю природной русской ленцы, он не любил рыскать по городу в поисках улик и в поисках самих преступников — это мешало ему сосредоточиться на основных моментах расследования. Поэтому черновую, рутинную работу выполняли за него молодые ребята-оперативники, с готовностью берущие на себя ту долю мероприятий, склонностью к которым не грешил их начальник. Себе же Костырев справедливо отводил роль мозгового центра, координирующего действия всех периферийных частей сложной системы розыска.

Любовь к кабинетной работе отразилась и на его внешнем облике — солидное кругленькое брюшко, «трудовая мозоль», как любила подшучивать над ним его жена, очки в массивной роговой оправе с выпуклыми линзами, свидетельствующие о приближении старческой дальнозоркости, любовь к кожаным портфелям с позолоченными застежками — все эти черты придавали ему сходство с полуответственным работником рядового министерства. Такие работники часто оказываются бюрократами, влюбленными в мелкие справки по всевозможным поводам, умелыми волокитчиками с тридцатилетним стажем, потомственными взятколюбцами и опытными приспособленцами.

Но Костырев оказывался в противоречии со своим бюрократическим обликом. Он не любил справок, взяток не брал, хотя ему неоднократно предлагали, приспособленцем тоже не слыл, а, наоборот, имел репутацию человека с характером, человека неконфликтного, но принципиального и несклонного к компромиссам, даже во имя ведомственных интересов.

Костырев занимал просторный удобный кабинет, уставленный конторской мебелью светлого яичного цвета. Окна выходили в узкий переулок. Отсюда открывался вид на бесконечные поля горбатых крыш со столбиками прокопченных труб, путаницей телевизионных антенн и круглыми бляшками спутниковых тарелок, как цветки направляющих свои пестики на юг. Над крышами кружили стаи сизых голубей, устраивающих свои матримониальные дела прямо под носом у МУРа.

В ясный, солнечный день картина, заключенная в раме окна, вызывала отрадные чувства — простор, пространство, золотые маковки кремлевских соборов на горизонте, отсвечивающие блестящими боками столбики высотных зданий, густая зелень деревьев, вклинивающихся между домами.

Стояло ясное, солнечное утро, первое утро после убийства. Денек обещал быть жарким. От крыш поднимался дрожащий, колеблющийся раскаленный воздух, голубоватое марево окутывало дома. Солнце светило напрямую в открытые окна, ложась на пол желтыми горячими квадратами.

Костырев сидел зажмурив глаза, прижав веки прохладными пальцами. Июнь кончается, скоро у него отпуск… Они поедут с женой и внучкой в Звенигород. Он будет рыбачить на Москве-реке, в тихих излучинах, полных мелкой плотвы, лещей и молодых судачков. Жена будет кропотливо копаться на грядках родных шести соток, плотно засаженных всякими огородными растениями. По вечерам они будут пить на открытой веранде чай с душистой земляникой, и Машенька, его пятилетняя внучка, будет взахлеб рассказывать о том, какую огромную красивую бабочку она чуть было не поймала сегодня у реки…

Все это будет, если, конечно, что-то прояснится с делом, которое на него сегодня повесили. Дело об убийстве актрисы (Костырев, отняв от лица руки, посмотрел на бумаги)… Евгении Шиловской. Надо же, оказывается, была такая актриса, и кажется, довольно известная, судя по тому, как всполошилось начальство.

Костырев телевизор смотреть любил, но светскую хронику презирал, абсолютно не ориентируясь в чуждом ему мире шоуменов, безголосых певичек, голубоватых певцов и второстепенных режиссеров с претензией на мировую известность. Из всех программ он регулярно смотрел только новости, передачи о животных и фильмы, снятые до 1986 года. Театр Костырев тоже не жаловал, осуждая в глубине души весь его традиционный антураж — реплики, обращенные в зал, фальшивые жесты, фальшивые лица, слишком громкий шепот, неестественную спрессованность времени и страстей, а также невозможность спокойно прокашляться в звенящей тишине представления.