Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко Страница 8

Щепин-Ростовский вяло, на ходу засыпая, потянулся за росомахой, но Самоваров схватил его за полы пиджака, осторожно вернул на стул и в очередной раз сказал прямо в ухо:

— Вспомните: покойный Матвей Степанович незадолго до своей смерти…

— Как? И тоже вы так считаете? — вдруг прошептал анималист. — А почему бы и нет? Козе понятно. Только т-с-с! Никому! Между нами: я тоже знаю, что Матюшка не своей смертью помер!

Самоваров онемел. Резкие переходы князя от нетрезвой сонливости к нетрезвым вскрикам и без того ставили его в тупик и запутывали.

Щепин-Ростовский мутно глянул на него и растянул рот улыбкой Вольтера:

— Не прикидывайтесь! Сами же только что говорили: с чего бы это Матюшке умирать? Он здоров был, как бык.

— Почему как бык? — начал отпираться Самоваров, ничего подобного не говоривший. — Матвей Степанович был в общем-то немолод. Сердечный приступ…

— Не могло у него быть никакого приступа. Я-то знаю, какой он был здоровущий, хоть и немолодой, — заявил Щепин и подмигнул Самоварову щекой и вновь осоловевшим левым глазом. — С чего болеть-то Матюшке? Он ведь в жизни ни черта не делал. Палец о палец не ударил! Разве что по бабам прыгал, так от этого, коли ничего не подцепишь, один румянец во всю щёку. Не спорю, бывает, конечно, что мрут старички от молодых баб с натуги. Только Матюшка соображал, что к чему, и вовремя это дело бросил.

— Какое дело?

— Я имею в виду баб. Берёг, берёг он себя! Пил помаленьку, не то что я, к примеру. А уж если чихнёт или сморкнётся, тут же галопом скачет в поликлинику работников искусств. Берёг себя! В последнее время даже витамины какие-то ему кололи. Тонизирующие. Он говорил, что от этих витаминов бодрость одолевает — хоть пляши. И ведь плясал! Дома, конечно, плясал, сам с собою, для здоровья. Под магнитофон, под группу «Блестящие». Только не витаминчики ли его до кондрашки уплясали?

— Витамины — вещь полезная, — заметил Самоваров.

Князь саркастически ухмыльнулся:

— Химия, стало быть, отрава. Я вот ни таблеток, ни пилюль, никакой такой хрени не признаю. И на уколы не соглашусь ни за какие коврижки! Муть всё это. Зато беленькой хлебнёшь — и здоров, и весел!

— Может быть, — печально согласился Самоваров.

Стало понятно, что сегодня до воспоминаний о самоварчике дело не дойдёт. Задор совсем угас в глазах Щепина-Ростовского. Он даже не стал возражать, когда Самоваров направился к выходу. Но вдруг последняя искра возбуждения пробежала в сонном мозгу анималиста, заставила приподняться и скрипнуть стулом.

— А помните ли вы, — услышал Самоваров, когда уже добрался до двери, — помните, какой у Матвея в фамильном его москательном гнезде бардак был? Пылища повсюду, паутина, всякая дрянь на полу валяется. А что мы увидели, когда дверь высадили и в кабинет его вошли?

— Что увидели? — недоуменно повторил Самоваров.

— А вот что: лежит у дивана Матюшка холодный уже, а пол чисто вымыт. На столе прибрано, цацки в шкафу все тряпочкой перетёрты. И тряпочка выстирана, на батарее сохнет! С каких бы щей Матюшка…

Последние фразы скульптор пробормотал совсем невнятно. Вдруг он замолк. Послышалось ровное, с посвистом дыхание, которое говорило о наступлении беспробудного сна.

Самоваров в последний раз оглядел мастерскую, ряды скверно изваянных зверей и склонившуюся набок неподвижную фигуру анималиста. Один из котов, гостивших сегодня у Щепина, бесцеремонно вспрыгнул на стол и стал шкодливой лапой катать по нему янтарный княжеский мундштук.

Самоваров вышел на улицу. Сколько времени потерял зря! С таким ненадёжным свидетелем никому ничего не докажешь. Забыть о самоварчике, и баста? Как Настя советует?

Самоваров решил утешить себя диетическим обедом. Он направился домой. «Не только рояли и кантаты мне на голову, но и рождественские морозы, — вздыхал он, энергично шевеля ноздрями, которые слипались от стужи. — Не мой день!»

Он окончательно в этом убедился, когда в подъезде нос к носу столкнулся с соседкой Верой Герасимовной.

— Коля, ты не из Кривого гастронома? Замечательно! Представь, какой ужас: мне только что там всучили вчерашнюю сметану, — сходу сообщила Вера Герасимовна, — Бегу менять, но боюсь, не успею на Аликов укол. Ты не за продуктами собираешься? Тогда, может, в Кривой сходишь и заодно поменяешь мою сметану? И задашь им жару, как ты умеешь?

Самоваров никогда в гастрономах не скандалил и жару задавать не умел, но с Верой Герасимовной спорить не решался. Вера Герасимовна, соседка и подруга покойной матери Самоварова, десять лет назад уже работала в Нетском музее гардеробщицей. А «бедный Коля» (так обычно называла его Вера Герасимовна) в те времена пропадал самым жалким образом. Недолго прослужив в уголовном розыске, он попал в бешеную и нелепую перестрелку. Провалявшись в госпитале почти год, он всё-таки выкарабкался, но для уголовного розыска уже не годился. Он считал, что вообще ни для чего больше не годится со своими шрамами, рубцами и половиной левой ноги, недостающую часть которой заменял теперь дорогой английский протез. Этот протез ему как пострадавшему на боевом посту выхлопотали друзья из райотдела милиции. Несмотря на такую заботу, Самоваров чувствовал, что он выброшен из жизни и никому не нужен.

Однако энергичная Вера Герасимовна вынашивала на его счёт свои планы. Ей удалось притащить его в музей и представить администрации как несравненного мастера по ремонту исторической мебели. Это было нахальное враньё: никаким несравненным Самоваров не был, исторической мебели сроду в глаза не видал. Правда, мастерить он любил, но и только. Он собрался было опровергнуть дифирамбы Веры Герасимовны, так как не выносил обмана, но передумал. Слишком уж понравилась ему музейная тишина, музейные запахи, музейный покой. Всё это ничем не напоминало его прежнюю неудавшуюся жизнь. Поэтому он только стоял рядом с Верой Герасимовной и скромно кивал.

Так Самоваров оказался в музее. Со временем он действительно стал хорошим реставратором. Вера Герасимовна по-прежнему служила в гардеробе и своим выдвиженцем очень гордилась. Она обожала устраивать чужие дела, а уж в отношении «бедного Коли» чувствовала себя настоящим Пигмалионом. Чтобы довести своё творение до совершенства, ей оставалось лишь одно — наладить ему счастливую личную жизнь.

Пока Самоваров не встретился с Настей, Вера Герасимовна множество раз пыталась его женить. Она даже теперь своих попыток не оставляла, так как не верила в прочность Настиных чувств и находила её слишком молодой, воздушной и непрактичной. А счастье Самоварова, по её мнению, могла составить лишь девушка душевная, хозяйственная. Пусть внешне очень неброская, если не сказать больше. Пусть тридцати восьми лет от роду… Короче, единственная дочь одной её старинной приятельницы! Всякий раз, встречая Самоварова наедине, Вера Герасимовна подбивала его отделаться от красавицы Насти и подсунуть свою протеже.