Золотой песок - Полина Дашкова Страница 8

Они со Славиком уже полгода не ходили в школу. Федя слышал,как мама разговаривала по телефону с директрисой.

– Мальчики посещают другую школу, частную, – говорила мама.

На самом деле, кроме занятий с гуру, они ничего не посещали.Они не учились, как другие. Гуру говорил, что математика, русский, география имне нужны. Зачем им мертвые науки, если они постигают высшую истину и впитываюткосмическую энергию?

Но Феде нравилось читать, писать, решать примеры и задачки.Он сидел в позе лотоса и думал не только о сардельке с картошкой, но вспоминалзадачки из учебника второго класса.

«Из пункта А и из пункта Б одновременно выехали навстречудруг другу два велосипедиста…»

Федя представлял себе узкую тропинку, быстрые жаркиепроблески солнца сквозь листву и двух мальчиков, которые крутят педали. Колесаподпрыгивают на корнях, ветки старых берез свисают так низко, что иногдакасаются волос на макушке, словно мимоходом гладят по голове. Двавелосипедиста, Славик на своем взрослом «Вымпеле» и Федя на своем старенькомподростковом «Орленке», должны встретиться в точке В, на поляне, у маленького,подернутого бледной ряской пруда. В пруду поет лягушачий хор, солнце садится врумяную толстую тучу, значит, завтра будет дождь.

Гуру велел маме привести Федю к восьми утра одного, безСлавика. Занятий в этот день не было. Гуру предупредил, что ребенок не долженничего есть с вечера.

Утром гуру принял их не в большом зале, а в маленькомкабинете, похожем на медицинский. У клеенчатой банкетки, покрытой простыней,стояла какая-то странная машина вроде радиоприемника. От передней панелитянулись провода, и с этими проводами возился, присев на корточки, незнакомыйдядька в белом халате. Феде он сразу не понравился. Черные, плоские, намазанныежиром, волосы, усы и бородка вокруг ярко-красного пухлого рта, маленькие глазкито ли серые, то ли зеленые.

Гуру потрепал Федю по щеке, протянул стакан стемно-коричневой мутной жидкостью. Федя зажмурился и выпил залпом. От знакомогогадкого горьковатого вкуса свело скулы. Травяной настой на этот раз был слишкомкрепким, застрял в горле колючей каракатицей. Даже слезы из глаз брызнули. Гурувнимательно наблюдал, ждал, пока Федя проглотит положенную порцию гадости, апотом велел раздеться и лечь на банкетку.

Черный напомаженный дядька смазал ему виски и пятки чем-толипким. К коже приклеили лейкопластырем холодные колючие провода.

– Закрой глаза, – приказал гуру.

– Ты уверен, что он выдержит? – донесся до него сквозьнарастающий звон в ушах голос напомаженного дядьки. – Доза-то взрослая.

– Этот выдержит, – успокоил его гуру, – его в любом случаенельзя оставлять.

«Конечно, нельзя, – неслось в Фединой голове, – скоро конецсвета, все погибнут. Если я останусь здесь, тоже погибну. Надо слушаться гуру.Он знает, как спастись. Я верю гуру. Он заберет нас к золотой реке, очень скоронам всем станет хорошо и спокойно. Гуру знает место на земле, где можноспастись. Желтый Лог… золотая река Молчанка… надо молчать и слушаться гуру…далеко в Сибири, в глубине тайги, есть город солнца, место, где мы спасемся…»

Перед глазами вспыхивали ослепительные золотые огни. Головапылала, словно в ней плескалось расплавленное золото. Сквозь жгучий золотоймрак Федя видел бледное, сосредоточенное лицо своей матери. Она тоже думала острашном конце света, о прекрасном золотом спасении, она тоже знала, что надово всем слушаться гуру и никому не рассказывать про Желтый Лог и город солнца,иначе все бросятся туда, а всем, конечно, не хватит места.

– Желтый Лог… город солнца… – без конца повторял Федя,вытянувшись в струнку на жесткой койке в детской психиатрической больнице ислабо шевеля запекшимися губами.

Это были первые слова, которые он произнес после четырех летмолчания и однообразного, пустого «омм».

Сначала Никита решил не выходить из квартиры хотя бы несколькодней. Пока ехал в такси от Сокола до Кропоткинской, все пытался сообразить, чтонадо купить в ночном супермаркете. Он по наивности своей полагал, что будут ониу него, эти несколько дней.

Сахар, чай, кофе, сигареты, зубная паста, мыло… Этот простойперечень заставил его вздрогнуть. Господи, ведь только что чуть не убили.Валялось бы сейчас мертвое тело под горой витринных осколков, накрыли бы чернымполиэтиленом, увезли в морг. И не надо было бы ни кофе, ни сигарет, ни мыла. Агде-то рядом кружила бы удивленная растерянная душа, которую выдернули изтеплой оболочки значительно раньше положенного срока.

В такси тихо играла музыка. Мимо окон плыл ночной город,такой родной и такой равнодушный.

– Знаете, меня сейчас чуть не убили, – услышал Никита собственныйхриплый насмешливый голос.

– Да ну? Правда, что ли? – так же хрипло и насмешливоотозвался таксист, не поворачивая головы.

Играл оркестр Поля Мориа. Сладкая композиция из мелодийФрансиса Лея.

– Чуть не убили, но, наверное, все-таки убьют. Достанут. Имочень надо, – пробормотал Никита совсем тихо.

– Что? – переспросил таксист.

– Вот здесь направо, – громко произнес Никита. Оказавшисьдома, бросив на лавку в прихожей пакет с запасами, он машинально включилчайник, потом стал двигать тяжеленный дубовый буфет на кухне. Он подозревал,что один не справится. Десять лет назад, когда был ремонт в квартире, буфетдвигали трое крепких грузчиков. Они вспотели, изматерились до икоты, проклинаядобротный цельный дуб.

– Жить захочешь – сумеешь, – сказал он себе и навалился надубовый буфетный бок.

Семейная реликвия ста пятидесяти лет от роду не собираласьдвигаться с места. Внутри жалобно звякали чашки. За буфетом была забитаянамертво дверь черного хода.

Восемьдесят лет назад, в 1918-м, этот черный ход спас жизньпоручику Сергею Соковнину, двоюродному прадеду Никиты. Поручик успел удрать отчекистов, когда пришли его арестовывать. Потом, при советах, как говорилабабушка Аня, был забит парадный ход, и все пользовались черным. КвартируРакитиных поделили на крошечные клетушки. Она стала коммунальной. Был дажекакой-то квартирный актив, который возглавляла дворничиха Пронькина.

А поручик Соковнин выжил, умудрился удрать на пароходе вКонстантинополь, оттуда перебрался в Америку, женился, успел нажить троихдетей, а в сорок четвертом погиб в возрасте пятидесяти двух лет, в чинеполковника армии США, подорвался на фашистской мине где-то в окрестностяхПарижа.

Никита отошел на шаг, отдышался, оглядел буфет со всехсторон. Времени мало. Его, пожалуй, совсем нет. Наверняка профессионалы в джипеуже осознали свою ошибку. Зря он накупил столько запасов. Не пригодятся…