Убийство на улице Дюма - Мэри Лу Лонгворт Страница 8

– Всегда. Это для студентов. Люблю им приносить на занятия какие-нибудь актуальные новости, пусть и не по теме. Считаю, что это входит в обязанности преподавателей университета. Жаль только, что я не умею курить и отпускать на занятиях шуточки, как Ж-П.

Верлак засмеялся, вспомнив, как Марин восхищается Жан-Полем Сартром, но как при этом ненавидит сигареты.

– Таких один на миллион, – сказал Верлак, наклоняясь, чтобы взять ее за руку.

Так, держась за руки, они вышли из ресторана, разминулись на входе в гостиницу с богатым американцем, поздоровались с горничной, которая в ответ застенчиво улыбнулась. Входя в номер, Верлак вдруг почувствовал, что ему хочется сейчас оказаться подальше от отеля – и одному.

Марин тоже вдруг захотела того же. Она испытывала чувство вины, зная, что цена номера здесь равна арендной плате в деревне за месяц. И она чувствовала, что Верлак мысленно тоже не здесь, и несколько на него обиделась. Когда он сказал, что таких, как Сартр, один на миллион, у него была чудесная возможность добавить: «А таких, как ты – еще меньше».

Верлак объезжал очередную круговую развязку промышленной зоны Карпантраса, торопясь выехать из этого мрачного города на шоссе дю Солей, которое в субботу вечером могло оказаться забитым. После звонка комиссара Полика они с Марин, уже забившей сумку открытками с римскими мозаичными птицами, договорились, что она будет до вечера проверять работы, а он вернется к ужину, поскольку Крийон-ле-Брав менее чем в двух часах езды. Верлак сможет допросить секретаршу покойного и поговорить с Поликом и Ивом Русселем – прокурором, который решил начать уголовное расследование и по телефону передал дело Верлаку.

Куря сигару и слушая баритон-саксофон Джерри Миллигана, он думал о Хемингуэе, о его идеальных фразах и скорби в старости – за год до смерти – о том, что когда-то обманул и бросил свою первую жену. Книга эта была, в сущности, адресованным ей любовным письмом.

– Хедли, – сказал Верлак, притормаживая и перестраиваясь на полосу автоматической оплаты. Зазвонил сотовый, и Верлак включил громкую связь.

– Да, Полик. Сейчас въехал на платную дорогу возле Ласона, так что мне до Экса еще полчаса.

– Отлично. Давайте я введу вас в курс дела. – Бруно Полик глотнул теплый кофе, купленный в университетском автомате. – Доктор Буве говорит, что Мута ударили по голове сегодня ночью, между часом и тремя. Уборщица обнаружила тело около восьми, когда пришла на работу. Дверь кабинета оказалась открыта, замок не взломан – значит, у убийцы был ключ или его впустил сам профессор Мут, а может, дверь вообще не была заперта. В кабинете обнаружены свежие отпечатки. Одни принадлежат Муту, два других в картотеке не числятся, а четвертые мы идентифицировали как принадлежащий аспиранту Янну Фалькерьо.

– Быстрая работа. За Фалькерьо что-то числится?

– Привод в семнадцать лет, по малолетке. Взломал дверь и проник в мужской клуб своего отца, проказы ради, видимо. Делу хода не дали, но парижские полицейские нагнали на него страху, бросив на сутки в камеру и сняв отпечатки пальцев.

– Понимаю. А то, что отпечатки этого парня оказались в кабинете, это не в порядке вещей? Он же был аспирантом факультета, который возглавлял Мут?

– И да, и нет. Жорж Мут был дуайеном, со студентами и аспирантами общался мало. Но пальчики Фалькерьо найдены на ручке двери, на папках на столе Мута, на стальных подлокотниках его кресла – оно опрокинулось, когда профессор упал. Мы с Русселем уже допросили Фалькерьо у него на квартире. С ним был еще один студент – Тьери Маршив, – и они тут же сознались, что ночью проникли в кабинет дуайена.

– Что? Они понимают, к чему это может привести? И как они вообще попали в здание?

– Я проверил дверь, которую они вскрыли. С этим бы и моя дочка Лея справилась. И – да, мальчишки очень нервничали… и не могли перестать болтать. Один все молол что-то про изображение святого Франциска, а другой – как не дал разбиться вазе из Нанси эпохи конца прошлого века.

Верлак слушал, но не комментировал. Вообще-то невиновный человек на полицейском допросе часто нервничает, но тут один из студентов раньше попадался на взломе. И странно, что оба парня говорят о каких-то предметах в кабинете, когда на полу лежал мертвым их дуайен.

Верлак затянулся сигарой и решил, что ваза была Галле. Дуайен мог себе такое позволить?

– Что они говорят о профессоре?

– Что увидели, как он там лежит, и решили, что у него был сердечный приступ. Сбежали, чтобы их не застигли в кабинете.

– А что они вообще там делали?

– Хотели посмотреть, кто получил какую-то там стипендию – оба на нее подавали. Вот на этот мотив и напирает Руссель: обвиняет их, что убили профессора ради этой награды.

– Merde, Руссель, – шепотом выругался Верлак. – Что за идиот.

Уважая Русселя за многие качества – в том числе трудолюбие и храбрость, – он постоянно злился на импульсивность прокурора и терпеть не мог его плоских шуток и манеры быть в любой компании самым громким. Синдром коротышки, подумал Верлак, который у марсельца вдвое сильнее.

– Вы слушаете?

Верлак стряхнул упавший на пиджак пепел и сказал в микрофон:

– Простите, Полик. Продолжайте, пожалуйста.

– Я направил бригаду на осмотр квартиры профессора Мута, и мы вызываем всех, кто был на приеме в этот вечер – у секретарши Мута есть список. Я велел тем, с кем мы установили контакт, завтра присутствовать в зале собраний факультета в девять утра, несмотря на воскресенье. Но некоторые уехали на уик-энд, и с ними связаться не удалось.

– Завтра утром – это отлично, благодарю вас. А с остальными можем побеседовать в понедельник. Я уже с минуты на минуту приеду.

Верлак отключился. Он понял, что сегодня к вечеру ему в Крийон-ле-Брав не вернуться, так что придется оплатить Марин такси до дома. Вдруг он ощутил желание поехать в Марсель и остановился поискать телефон своего нового друга – обожателя Марселя Оливье Мадани. Он позвонил этому режиссеру и предложил пообедать в своем любимом марсельском ресторане на улице Санте. Его держала семейная пара, поменявшаяся привычными ролями: жена работала на кухне, муж принимал гостей в зале. Каждый раз, входя в этот ресторан, Верлак чувствовал, будто попал домой – или в такое место, каким должен быть настоящий дом: теплый, с приглушенным светом, с искренними и дружелюбными хозяевами. Посетители ресторана все друг друга знали, пересаживались от стола к столу, как будто играли в музыкальные стулья. Верлаку было приятно, что можно подойти к кухне, сунуть голову в отодвигающееся окно и поздороваться с Жанной, спросить, что она для него готовит в этот вечер. Жанна готовила еду из местных продуктов по многочисленным рецептам, еду сытную и острую и в то же время изысканную. «Забавные блюда», – называла их Эммелин, когда он приводил ее сюда. Сейчас Жанна и Жак уже состарились, и Жак передвигался от стола к столу с тросточкой. Верлак подумал, что вскоре они уйдут на покой, а ресторан закроют. От этой мысли стало грустно.