Невеликий комбинатор - Сергей Гуреев Страница 8

— Я не буду унижать слабого!!! Потому что это мерзко…

Ярые противники социалистического строя покорно ткнулись лбами в пол:

— Откажусь от диктатуры…

— Я буду честно делить передачи, чтобы всем доставалось поровну!!! Потому что это хорошо… — Глас достиг высшей точки проникновенности. Казалось, слова летят с самого неба, пытаясь достучаться до заблудшей души каждого.

— Введу уравниловку… — послушно затянули заключенные спецзоны, и в это время снаружи послышались шаги.

Топот нескольких пар сапог грубо прервал покаяние. Брякнули засовы, лязгнули замки, заскрипели дверные петли, и в бараке зажегся свет…

Карл Ильич Теплов сидел на верхних нарах, скрестив ноги по-турецки. Руками он держался за спинки. Нары принадлежали человеку, которого на зоне почему-то называли Поршень. Причем называли преимущественно шепотом, стараясь спрятать глаза, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. И не повернуться к нему спиной. Потому что весь последний год он держал политзону в неустанном страхе и напряжении…

Неизвестно, каким путем Поршень, он же Андрей Адольфович Худяков, попал в рассадник гнилой интеллигенции. Потому как был гражданин Худяков настоящим стопроцентным уголовником. Наглым, нахрапистым и абсолютно беспринципным. А еще Поршень умел ругаться и бить людей по лицу, что закономерно сделало его грозой политической зоны. Ко всему прочему, Андрей Адольфович был далеко не идиотом. В друзьях у него ходил валютный спекулянт Петров. Рыжий, ушастый и умный, как всякий коренной иудей, Иван Израилевич исполнял при Поршне обязанности бухгалтера. Вдвоем они жестко правили местным контингентом. Ибо сочетание кулака и кошелька на деле куда жизнеспособнее, чем кнут и пряник.

Сам Поршень в момент нежданного визита вертухаев стоял на коленях рядом с Петровым. В порыве немыслимой оторопи они собирались пообещать гражданину Теплову раздать свой собственный «подогрев» каким-то левым чмошникам. Когда глаза обитателей барака привыкли к свету, Поршень очнулся. Он несколько раз потряс своей почти квадратной головой и потер красное лицо такими же красными ладонями. Со лба посыпалась бетонная крошка. Соображал Поршень не быстро.

— Это чё? — требовательно спросил он, встав с колен, и посмотрел по сторонам.

Иван Израилевич оценил ситуацию и услужливо подсказал:

— Это таки форменное издевательство!

— Ты чё, подонок? — снова попытался сформулировать назревший вопрос Поршень. — Ты, что ли?..

Гражданин Петров быстро поддакнул:

— Мы этой наглости таки не потерпим!

В воздухе запахло плохо. В прямом и переносном смысле. Но в это время в дверях наконец очнулись охранники. Они придирчиво осмотрели замерших на полу зеков. Разбитые физиономии, лужи кровищи на бетоне и изодранные в драке робы навевали подозрения. Здесь явно не все было в порядке. Старший караула заглянул под ближние нары. Слава КПСС, трупов там не обнаружилось. Тогда он поднял взгляд.

Над суетой по-прежнему парил Карл Ильич Теплов. В целехонькой чистой робе из английской шерсти. Без единого синяка на лице. Зато с абсолютно невинной улыбкой на губах.

Виновника массового избиения матерый вертухай вычислил сразу. Без помощи логики, на голой интуиции. Он мгновенно понял, от кого тридцать покалеченных политзаключенных уползают по грязному полу в слезах и соплях. Ему стало страшно. Происходящее давило на психику абсурдом беспредела. Он вскинул автомат и сдавленным голосом прохрипел:

— Гражданин Теплов!!! Мы понимаем, что вам скучно! Но и вы нас поймите. Вы к нам по этапу всего на один день… А нам после вас кровь замывать! Будьте добры, пройдите в канцелярию! Хорошо хоть все живы…

Карл Ильич с хрустом разогнул ноги и начал спускаться под прицелом четырех автоматов. К этому моменту мыслительный процесс в голове Поршня дошел до логического тупика. Непонятки замутили возмущенный разум Андрея Адольфовича. Гроза политической спецзоны злобно ощерился и прорычал:

— В натуре — подонок! Я те ща покажу — диктатуру с уравниловкой!..

— За все надо платить! — пояснил его закадычный бухгалтер.

Но спина Теплова уже маячила за порогом камеры. И все же ответ на агрессивный выпад пришел. По коридору Индигирской пересылки разнеслось:

— Штоха!..

Лязгнули засовы, и все стихло. Только вода продолжала биться о дно раковины, нудным метрономом отсчитывая длинные тюремные секунды. Народ потихоньку вставал с колен и расползался по нарам. Поршня и Петрова обходили стороной, стараясь не коснуться. Вокруг них образовывался вакуум, как будто в камере появились прокаженные. Худяков с Иваном Израилевичем стояли неподалеку от двери и недоуменно оглядывались. В конце концов движение закончилось. Сокамерники забились в темные углы и затаились.

— Какая-то таки лажа, — догадался валютный спекулянт Петров.

Поршень обнаружил себя оторванным от коллектива и жалобно промычал:

— Не понял?..

В менее интеллигентной компании им бы тонко намекнули на некоторое изменение их социального статуса. Но в бараке народ подобрался вежливый и тактичный. Только пожилой космополит, засидевшийся на Колыме с хрущевских времен, злорадно прошипел из темноты:

— Засохни, жмурик! [2] Ты ж на самого Теплого гавкнул! Он вчера ночью по этапу пришел…

Поршень, по инерции еще считавший себя крутым парнем, успел открыть рот:

— Не въехал, какой Теплый?

Однако Иван Израилевич уже понял всю глубину катастрофы. Он тихо ойкнул и обморочно прошептал:

— Похоже-таки тот самый… Можем начинать бздеть!

Трудный процесс осмысления у Андрея Адольфовича шел недолго. Жуткая кликуха связалась с обликом не в меру говорливого мужика… Знание — страшная сила. Очень страшная. Оно вошло в квадратную башку Поршня, заставляя его челюсть отпасть с безвольным хрустом. Глаза у грозы политической зоны закатились куда-то под брови, сознание померкло. Рядом с ним рухнул валютный спекулянт Петров. От Белого моря до последнего ряда «колючки» в Туруханской зоне не было страшнее беспредельшика, чем серийный душегуб по кличке Теплый. Это знали все. Встать на его пути значило обречь себя на неминуемый «амбец». И не от банальной заточки или раскаленного штыря в задний проход… Нет! Теплый славился нестандартным до полного кошмара подходом к людям…

— Молись, чтобы ОН не вернулся! — шепнул опавшему телу пожилой космополит.

— Может, повезет, — с большим сомнением поддержал его кто-то…

Бывший художник-оформитель Карл Ильич Теплов мотал очередной срок. Он давно уже не был на воле. И не стремился. На Дальнем Северо-Востоке была неплохая экология и хорошие люди. Поэтому Карл Ильич как-то не рвался в мир никому не нужной свободы. Не для того он становился символом беспредела и воплощением ужаса, чтобы все бросить и снова превратиться в среднестатистического «ботаника». Тот самый шанс, который предоставила ему судьба, Карл Ильич использовал на полную катушку. Его блестящая карьера, начавшаяся в следственном изоляторе КГБ на Литейном проспекте, удалась. Он стал легендой криминального мира — великим и всемогущим авторитетом по кличке Теплый.