Троянский конь - Стэл Павлоу Страница 80

Может быть, удастся разобрать маленький ящик?

Ген залез под стол и осмотрел ящик сзади, со стороны стены. Ящик вплотную примыкал к ней. Похоже, забраться внутрь оттуда не удастся.

Ген отогнул блестящую металлическую дверцу ящика и обнаружил внутри, на крючке, запасной набор ключей.

Это были ключи от шкафчика и от ящика стола. В ящике стола Ген нашел пропуск, как у охранника. Ген выбрал одну дверь, открыл ее и вышел.

Он услышал негромкий плач, доносившийся из боковых ответвлений длинного темного коридора. Не гортанные всхлипы взрослых, а жалобный, безутешный плач покинутых детей.

Гена потрясло это неожиданное открытие. Одно дело – медицинские карточки и эксперименты на бумаге. А живые результаты экспериментов – совсем другое.

Поддавшись внезапному порыву, Ген пошел на звук. Это место было таким заброшенным, тускло-серым и холодным – совсем неподходящее место для детей.

«Наших детей».

Вскоре он потерялся в бесконечных запутанных поворотах лабиринта коридоров. С каждым вдохом его легкие наполнялись запахом младенцев – зловонием мокрых подгузников, тошнотворным запахом мочи, рвотных масс и прокисшего детского питания, резким и едким запахом антисептики, мазей, присыпок и масел.

Ген решил повернуть обратно, но любопытство влекло его дальше. И то, что он в конце концов увидел, оказалось для него полной неожиданностью.

Ряды простых металлических коек, застеленных крахмальными белыми одеялами, – ни малейшего намека на уют и комфорт. Покинутые младенцы в жалких свертках, лежавшие на койках, заметили, что кто-то пришел, и разорались еще громче, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание.

Узнали ли они его? Или старались завладеть его вниманием просто от отчаяния?

Ген приблизился к холодной стеклянной перегородке, чтобы получше рассмотреть детей. Некоторые размахивали ручками и ножками. Но таких было немного. Некоторые тупо смотрели прямо перед собой невидящими глазами, у других не хватало конечностей. Некоторые срослись головами или спинами – уродливые переплетения увечных человеческих тел. И этим еще повезло больше других.

Сильнее всего Гена испугали младенцы, которые не двигались. Тщедушные дети казались совершенно измученными непрерывными страданиями, их крошечные ротики раскрылись в беззвучном крике, маленькие ручки и ножки покрылись ссадинами от постоянного трения о грубую ткань, и эти ранки были влажными, хотя на пересохших глазах несчастных уже не осталось слез.

Это очередные копии его самого, продукты эксперимента, цель которого – отыскать в его геноме признаки бессмертия. Это показалось Гену настолько отвратительным, что его желудок свернулся узлом, он перегнулся пополам, и его вырвало.

Ген схватил стакан воды и постарался успокоиться.

«Вот что значит быть Атанатосом».

«Разве наша работа не вдохновляет нас?»

«Она вызывает у нас отвращение!»

«Ты не понимаешь. Но тебя скоро не будет».

Ген быстро зашагал, безуспешно пытаясь сбежать с поля боя, развернувшегося в его сознании. Его раздирала двойственность его собственной натуры. Там, где некогда царил беспокойный мир, теперь бушевала война, которая никак не хотела прекращаться.

«Мы должны продолжать нашу работу…»

«Мы должны уйти…»

– Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь!

Жгучая боль невыносимого внутреннего конфликта пронзала каждый нерв и пульсировала в черепе. Ген сжал голову руками, но война внутри его сознания не прекратилась.

Стиснув зубы, он попытался осознать то, что увидел. В этих залах ничего не показалось ему знакомым. Возможно, демон воспоминаний был уже изгнан – и Ген не сомневался, что если его поймают, это сделают еще раз.

Гневный и яростный крик заглушил надоедливое хныканье младенцев.

«Это мы?»

Нет. Где-то в глубине лабиринта коридоров раздавались крики рожающей женщины. Что еще она сможет добавить к этому собранию ужасных страданий?

Сквозь арку двери, ведущей в одну из небольших стерильных комнат, Ген мельком увидел рождающегося ребенка, мокрого от околоплодных вод, смешанных с кровью.

На краткий радостный миг, голоса в голове утихли.

Медсестра проверила, как дышит ребенок, посмотрела его пол и отметила, что левой ноги у младенца не хватает. После чего она завернула новорожденного в простыню и вынесла в соседнюю комнату, не обращая внимания на потную, измученную родами мать, похожую на опустошенную раковину.

Это зрелище напоминало фабричный конвейер по производству человеческой плоти.

Голоса в голове Гена вновь яростно заспорили.

– Не понимаю, зачем мы оставляем их в живых. Если они бесполезны, то это просто бессмысленная трата пространства.

«Это настоящий голос?»

«Нас обнаружили?»

Ген стиснул кулаки, обдумывая услышанное замечание. Оно вполне могло исходить из мрака его собственного раздвоившегося сознания.

Послышались шаги, все ближе и ближе. Это была не Мегера, а Лета. Ген понял это по ее глазам. Откуда она здесь взялась?

Лета провела тонким бледным пальцем по золотисто-каштановым волосам и задумчиво посмотрела на Гена.

– Ты бы убила этого ребенка? – спросил Ген.

– Интересно. Они снова допустили тебя сюда. Я думала, после прошлого раза тебя не будут сюда пускать, пока процесс не завершится.

Ген немного растерялся.

Но Лете хватило его замешательства. Вывод был очевиден.

– Они не позволяли тебе приходить сюда, верно?

Ген не стал отвечать, но когда Лета двинулась с места, он преградил ей путь.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Они сказали мне, что детей вроде этого можно использовать,– сказала она,– но я, конечно, предпочла бы избавиться от такого бесполезного материала.

Непрошеный вопрос свернулся тошнотворным узлом и вырвался наружу. Ген едва сумел выразить его словами:

– Это мой?..

Лета искренне удивилась:

– А чей же еще?

Глубокий поток раскаяния, который плескался в душе Гена, неудержимо хлынул на поверхность. Ген грубо схватил Лету за плечи и прижал к стене.

– Да что ты за женщина такая?

Эта его вспышка породила панику среди медицинского персонала. Они поспешно кинулись прятаться и закрывать двери.

Лета улыбнулась, задумчиво и мечтательно.

– Скажи спасибо, что не я всем этим руковожу.

«И не мы».

Лета была очень похожа на свою сестру. Сострадание Гена вызвало у нее только презрение. Но она не пыталась заигрывать с ним, как Мегера. У Леты были совсем другие планы.